разума и совести.
Киевская Корона могла быть какой угодно, но она никогда не была мягкой и всегда была последовательной. Если Великий Князь ошибался, то делал это с размахом и до упора. Пророка арестовали на следующий день после того, как наш отряд покинул город. Рота, пригнанная из армейских казарм и оцепившая квартал, в котором существовал Пророк, затемно выполнила функцию позорного караула – ни почестей, ни славы. Когда два гвардейца зашли в брошенный дом, Пророк поднялся с земли и пошел на выход, немного задержавшись на улице, чтобы солдатики Яковлева не отстали.
Кроме Пророка в доме не было никого, а дорога в подвалы Печерского Замка была трудна так, как бывает трудна прогулка по городу, застывшему на тонкой линии между «уже не ночь» и «еще не утро», – слишком громко стучат сапоги по брусчатке, слишком длинны и пусты улицы, слишком тихо в переулках…
Королевский Суд был краток и лишен фантазии, Пророка было решено повесить. Вешали в Киеве вдумчиво, так, чтобы каждый мог полюбоваться не только церемонией, но и ее последствиями. Меньше недели трупы не висели, и видны они были хорошо. По склону холма, поднимавшегося от Крещатика в сторону Печерска, вилась дорожка к мостику у самой вершины. Мостик шириной в десять ладоней вел на гранитную площадку – верх огромной колонны – монумента то ли забытой победы, то ли так и не обретенной свободы. Виселица, укрепленная на колонне, тоже была своего рода памятником – монумент во славу неизбежности наказания.
Мертвые в моем городе выше живых, во всяком случае – сразу после того, как веревка вытягивается вслед за тяжестью тела, а палач уже спустился с холма. Целую неделю.
Князь знал, что гладко всё пройти не может. Яковлев подготовился. Но Пророк поднимался по холму, и взгляды десятков арбалетчиков зря обшаривали близлежащие улицы. Первым шел палач, потом Пророк, следом два гвардейца. Площадь перед колонной была, как всегда в такие дни, заполнена добродушными киевлянами. Их не отпугивала вонь крещатицкого ручья и не особенно возбуждал тот факт, что сегодня будут вешать лекаря и Пророка. Всё как всегда.
Палач ступил на мостик и успел сделать два полновесных шага, прежде чем середина тоненькой дорожки над пропастью перестала быть. Тихая дешевая магия, от Пророка можно было бы ожидать большего, только палачу было достаточно и этого.
Он не был слабаком, но вытянуть на пальцах одной руки свое огромное, едва ли не двухсоткилограммовое тело он не мог, и дотянуться до обломков мостика второй рукой уже было тоже никак…
Толпа на площади зашевелилась сотнями рук – смотри, смотри…
Пророк сделал шаг вперед, еще шаг – и выхватил уже из воздуха руку палача. Выдернул палача, будто котенка, из полета к безжалостной мостовой. Руки внизу на площади упали. Пророк, оставив палача на уцелевшей части моста, сам сделал еще два шага по пустоте. Сделал естественно, что возьмешь с юродивого, и прошел там, где положено было падать. Только Пророк не упал.
На вершине огромной колонны стоял человек. Стоял там, куда человек не должен попадать никогда, но, если уж так получилось, – стоять у собственной виселицы без палача неприлично. Вероятно, именно так думал Яковлев, когда отдавал приказ. Арбалетчики приказ выполнили. Десятки болтов прошили воздух и плоть. Пророк летел, и те, кто видел его лицо, рассказывали, что он улыбался. Как будто он летел вверх, а не вниз. Как будто то, что он видел, было прекрасно.
Что-то изменилось в этом мире. Что-то огромное и чужое почувствовало свою силу и попыталось вырваться из древних оков.
Петра искали упорно, но зря. Ему удалось выбраться из города. Гвардии так и не удалось найти ни его, ни мага, который организовал разрушение моста. В том, что это сделал не Пророк, не сомневались ни гвардия, ни ведьмы.
Корона получила то, что хотела: секта распалась, Пророк казнен. А то, что тело Пророка пропало, беспокоило только ведьм, да и то недолго – в большом городе всегда всё коротко.
«Коротко» уже успело кончиться, когда я вернулся в город. Еще через три дня в город вернулись остатки Костяного отделения, остатки Черных и Данила. Данила сначала пугался того, что я уже дома, потом того, что я сплю. Спал я неделю. Могли, конечно, обмануть, но либо им удалось договориться буквально со всеми, либо я действительно спал столько. Я помнил только два события – Алису и отсутствие Алисы. Вероятно, моя хозяйка не умеет спать неделями.
Кроме отсутствия Алисы в моей квартире произошло еще несколько изменений – в ней появились несколько мечей и одна ведьма. Выглядело это так, будто они изо всех сил пытаются быть незаметными, ну, как бы случайно вошли в квартиру и теперь никак не могут найти дверь, не то бы уже давно ушли. Та же случайность мешала добраться до моего дома Алёхину, Григоряну – любому, кто уже должен был сто раз прийти, но всё никак не шел.
Не то чтобы я ожидал торжественной встречи или, скажем, рублей – не много, чтобы уже никогда не работать. Или, на худой конец, чтобы князь разрешил годик не платить налоги. Всё это было далековато от моих представлений о благодарности города.
Попытки Магомета выйти навстречу горе пресекались мягко, но надежно, а драться с мечами я пока не решался, это было бы неприятно, причем неприятно даже в случае моей победы.
Я уже почти на что-то решился, когда услышал этот звук – металла о металл, так мог бы кашлять человек с железной головой, отхаркивая железную крошку. Потом открылась дверь, и звук раздался снова – только раз в сто громче. Было странно и страшно. И то, что звук этот издавал Григорян (точнее, небольшой предмет в его руке), – не делало звук безопаснее. Дырка в потолке моей комнаты не могла так уж изуродовать это жилище. На одну паутину стало меньше, но не буду же я переживать за пауков. Я переживал за себя, глядя, как трясутся руки у Григоряна: следующая дырка могла образоваться где угодно, судя по тому, что мечи предпочли рассредоточиться по стенам, наши мысли текли в одном направлении.
– Алекс, он стреляет!
А мы-то думали, это такое заклинание от пауков…
– Давно?
– Не знаю, я время от времени проверяю, раньше он мог только взорваться, а сегодня я уже вторую обойму выпустил, ты понимаешь, что это значит?
Я понимал. Очень может быть, только я и понимал.
– Григорян, как ты думаешь, если Стены больше нет, как скоро об этом станет известно?
Глава тринадцатая
Разведка боем
История в очередной раз сыграла злую шутку. Кажется, иначе шутить она не умеет.
На этот раз они были готовы. Оборудовали полосу безопасности – сто метров до Стены. Решили, что на такое расстояние она не сдвинется. Почему на сто? Вероятно, просто потому, что сделать полосу шире было бы труднее и дольше. Илья, заступая в караул, брал с собой орденский меч. Командир заставы делал вид, что не замечает, а на шутки сержант Чоботок не отвечал. Само собой, уже через неделю каждый, кто выходил в караул, тянул на себе холодное оружие – изначально – сделанные для спаррингов мечи.
Спарринги проходили всё ожесточенней, стрельбы тянулись всё дольше, будто вдруг стало необходимо не просто попасть в мишень, а уничтожить ее. Застава сбросила мирный жирок и готовилась к атаке. Командир был бы доволен, если бы не знал: в таком состоянии бойцы не могут держаться долго, и если бы не чувствовал: как бы они ни были готовы, когда случится то, что должно, одной надежды на самодельные мечи и заводские автоматы будет мало.
Очередная вахта начиналась так же, как и десятки вахт до нее. Илья привычно проверил полосу безопасности, обошел пулеметные расчеты и приготовился ждать. Напротив ждал еще один Илья, он только что тоже проверил своих бойцов. Было странно, глядя в бинокль, видеть не то, что впереди, а отражение того, что за спиной. Илья, как обычно, попытался рассмотреть шпили замка в Тракани. Всё было как всегда, только сержант не мог найти замок маленького словацкого городка.
