жевать, осталась у нас только одна банка 'сгущенки'. К ночи, часа через два тряски в кузове, миновали Мцхета и были уже у самого города.
Я на подъезде к городу постучал по кабине отчаянно спешащего домой шофера и спрыгнул раньше, так как мой дом стоял в Дигоми, почти у самого начала 'Военно-грузинской дороги', по которой мы возвращались, Алик поехал дальше, на свою Советскую улицу.
Если раньше я только прикоснулся к великолепию Кавказа, то в этом походе я заболел окончательно 'болезнью голубых гор' и, проснувшись на балконе своей квартиры, к вечеру следующего дня, проспав почти восемнадцать часов без пробуждения, понял — единственное в жизни стоящее времяпровождение — это путешествия в горах. Значит надо готовиться к следующим маршрутам.
Мой дом, вернее, моя квартира в Дигомском массиве города Тбилиси, начинала обрастать всякими нужными, и не очень, предметами. Легче всего, неожиданно для меня, оказалось решить самый трудный вопрос того времени — мебель, которую в Тбилиси достать было практически невозможно. Мама (опять мама, чтобы я без нее делал!) сделала мне очередной подарок, когда я заехал к ней в Минск, воспользовавшись командировкой в Москву, — дала мне денег 'на обзаведение'.
Мы уже привыкли летать на ТУ-104, первом реактивном пассажирском самолете, переделанном из стратегического бомбардировщика ТУ-16, который за два часа полетного времени переносил нас из Закавказья в столичную Москву. И все другие маршруты наших командировок обязательно проходили через Москву. Терять двое суток из-за дороги было к тому же не выгодно — авиационный билет до Москвы стоил 31 рубль, бухгалтерия дорогу оплачивала, а 'суточные' были такие мизерные, что приходилось самому доплачивать, чтобы нормально питаться, особенно в Москве.
Совершенно случайно, в этот мой приезд в столицу, я обнаружил в Сокольниках выставку-продажу импортной мебели. Хотя ни у кого из нас тогда еще не было такой практики, я, что называется, рискнул и купил на этой выставке полный мебельный гарнитур чешского производства для своей двухкомнатной квартиры. Мне понравились современные формы и цвет 'спальни' и 'столовой', я там же в выставочном зале оплатил его доставку по железной дороге, что было совершенно внове для нас, и улетел домой в Тбилиси ожидать результатов моей 'авантюры'. Чтобы никого особенно не волновать — никому в этом долго не признавался.
Надо отдать должное всем службам того времени — через месяц с небольшим я получил 'Уведомление' о прибытии контейнера с моей мебелью на станцию 'Тбилиси-товарный'.
Я это описал подробно только для того, чтобы стало понятно, что если что-нибудь сегодня изменилось в лучшую сторону, то не отправление багажа в другой город. Например, воспользовавшись своим личным опытом, я отправил багаж по России через пятнадцать лет после первой удачи на железной дороге, но багаж потерялся, что стало 'нормой' в 70-е годы. Мне пришлось объявлять розыск, багаж все-таки нашли через полгода, но несколько месяцев я входил в контакты с различными железнодорожными инстанциями, ездил на товарные станции 'на опознание' и т. д. А еще через пятнадцать лет один мой приятель и вовсе так и не дождался своего багажа, сколько он ни ходил, что-то доказывая различным службам, подавал на них в суд, но так ничего и не добился.
Финальным аккордом в описании таких железнодорожных перевозок могут послужить двухмесячные мытарства моего тбилисского приятеля, переехавшего из Тбилиси в Москву. Поскольку Грузия 'в блокаде' была уже почти год и были прерваны все виды связи, закрыты транспортные коммуникации, то отправить свою мебель по новому адресу ему помогли старые школьные друзья с армейским эшелоном, которым увозили из Тбилиси через Баку имущество военных баз и офицерского контингента, служившего в Грузии и возвращающегося из голубых долин западной Грузии к себе домой.
Появилась мебель, появились гости — можно было приглашать к себе, не роняя достоинства. Тбилисская среда, традиционный тбилисский дом очень щепетильно относились ко всем внешним атрибутам проживания, обстановке, содержанию дома на должном уровне, узаконенному для каждого отдельного случая составу блюд на столе, в соответствии с целью, назначением визита, неформального статуса гостя. Многие детали жизни в старых грузинских семьях меня просто умиляли, как непременные две небольших войлочных подстилки у порога, на которые гость, войдя в дом, становился и ходил, шаркая ими, вместе с хозяином, участвуя в бесконечном натирании паркетного поля, в который можно было глядеться. Выбор 'мастики' для натирания полов был предметом живого обсуждения у женщин старшего возраста, сравнимый разве что с выбором на рынке индейки для сациви к праздничному столу.
Я любил ходить в гости, в Тбилиси это обязательная часть жизни, зовут искренне, обижаясь на тебя за долгое отсутствие, чем бы оно не было вызвано. Но сколько можно отвечать на приглашения, не устраивая самому застолий!
Я до получения квартиры чувствовал себя иногда не очень комфортно. Мне негде было усадить гостей в старой, небольшой комнате, старого дореволюционного дома, с балконом, опоясывающим весь наш этаж, с резными деревянными балясинами. Балкон, на который выходили двери всех проживающих на этаже жильцов, спасал в критические минуты, когда кто-нибудь мог все-таки нагрянуть без предупреждения к тебе в гости, что тоже было в духе привычного общения горожан друг с другом. На балкон тогда выносились столы, а стулья, которых всегда нехватало, приходилось одалживать у соседей.
В старом доме, вся жизнь протекала на виду, в единении с соседями, с участием в их ссорах и радостных событиях. Мы обменивались впечатлениями, перебрасываясь через двор репликами, рецептами приготовления разных блюд, готовившихся тут же, на столике перед входной дверью, обсуждали достоинства разнообразной, тбилисской, многонациональной кухни. Непременная дегустация чего-нибудь, только что приготовленного с каким-либо особым соусом, не могла миновать никого, кто появлялся в это время в поле зрения хозяйки примуса или керосинки со сковородой, на которой что-то скворчало, шипело, обдавало жаром и услаждало ароматом специй самых взыскательных посетителей балконного сообщества. Я прошел на этом балконе серьезную, трехлетнюю 'школу повышения кулинарного мастерства' под пристальным и строгим взглядом моего соседа, осетина Датико — Давида, бывшего повара ресторана, никогда никому в своем доме не уступавшего места у раскалённой керосинки.
Круг моих друзей и знакомых расширился к этому времени до невозможного, вышел за пределы Тбилиси, — волна дружелюбия, излучаемая в пространство тбилисским сообществом, распространялась все дальше, вызывала ответ, и в отраженном виде, возвращалась обратно, вместе с новыми очередными гостями, приезжавшими приобщиться к теплу этого города. Я не мог не участвовать в этом бесконечном празднике жизни и стал его верноподданным адептом. Кроме того, у меня была, наконец, собственная кухня с газовой плитой. Белоснежная газовая плита и голубой ватерклозет — это уже были новые вершины, новые достижения в моей биографии. В 26 лет я, наконец, приобщился к атрибутам 'западной культуры', вошел равноправным членом в мировое сообщество, в современную цивилизацию. Минским туалетам послевоенного времени можно было бы посвятить целую главу.
Иза закончила институт и уже была в труппе театра Руставели, куда влились многие из этого выпуска. К нам и раньше, несмотря на тесноту, приходили друзья, а теперь это стало правилом, ведь у нас была своя квартира. Время от времени в нашем доме появлялся кто-нибудь из 'приблудившихся', не имеющий своего крова, как всегда 'на пару деньков'. Часто такой гость оставался на несколько недель, подыскивая себе то ли работу, то ли жилье. Молодые актрисы, мамы-одиночки, оставляли иногда переночевать своих внезапно появившихся деток на время интенсивных, часто глубоко заходящих за полночь, репетиций, 'прогонов' или других не менее важных этапов подготовки очередного спектакля. Иза время от времени подбирала где-то на улице, каких-то несчастных и приводила их отогреться и подкормить. Нам с Ией было веселее.
Складывалось новое 'дигомское товарищество с ограниченной ответственностью', но с неограниченной выдумкой на розыгрыши и фантазии, сопутствующие нашим веселым сборищам. Перебрался через некоторое время к нам по соседству и новый мой знакомый — Нугзар Амашукекли, открывший мне грузинский киномир, У меня появились свои центры притяжения, как правило, связанные с очередным новым интересным знакомством. Не хватало только, как обычно, времени, всюду было столько нового и интересного, всего хотелось увидеть, жизнь набирала ход, ускорялась.
Я, кроме моего постоянного увлечения фотографией, загорелся киносъемкой, стал много по вечерам
