(критическое состояние системы), когда жизнь выходит из состояния равновесия и появляется выбор и невозможно предсказать дальнейшее развитие событий, так вот, решающим моментом оказывается человек. Лучше мужчина. Потому что любая женщина может вывести из состояния равновесия любого мужчину. Таким человеком — фактором расщепления пути в точке бифуркации для меня оказался приехавший в институт Олег Александрович Чембровский, тогда молодцеватый полковник, с безукоризненными формулировками задач по навигации, управлению летательными аппаратами. Образованный и в высшей степени интеллигентный человек. Слово космос не произносилось, хотя было ясно о чем идет речь, голубые канты Чембровского выдавали его принадлежность к этой сфере.
Поначалу, в первых встречах с ним, все шло по накатанной академической колее — семинары, обсуждение задач, протокол и 'включение в план работ института' новой проблематики. Однако задача, поставленная 'ОАЧ', была настолько необычной для меня и так привлекала своей благородной целью, технической красотой и изяществом, что я забыл о разочаровании с поступлением в консерваторию.
Ближе познакомившись с Олегом Александровичем, я подпал под обаяние этого нестандартного человека, заразился его идеями, как оказалось надолго. Это был заразительный мир космических исследований. Навигация по звездам открывала новый мир, будила неясные мысли о космических полётах, была составной частью того ажиотажа, который был поднят прессой после первых полетов человека в космос. Я честно погрузился в разработку новых принципов приборостроения, точнее, в создание нового класса приборов на основе волоконной оптики, которой увлёкся с самого начала работ. В этом направлении было сконцентрировано все, чем дышал институт: и технология изготовления волоконных изделий, — в институтском отделе Ханзерифы Гаприндашвили, в муфельных печах тянулись волоконные световоды, — и методы обработки оптического изображения и кодировки в теоретическом отделе, и передача оптической информации по оптоэлектронным каналам в лаборатории Авика Аязяна, и многие другие аспекты создания оптической вычислительной машины. Словом, в институте была сформирована хорошая научная и техническая основа для разработки прототипов новой техники, что финансово поддерживалось военно- промышленным комплексом страны.
Мы стали ездить к Олегу Александровичу в Калинин (сегодня Тверь), в НИИ-2 Министерства обороны, сначала 'на смотрины', а потом как равноправные участники эскизного проекта 'ЛК' ('Лунник'). Работать было интересно, вместе с Борей Стольбергом я подготовил большой обзорный раздел оптико-электронных средств навигации и контроля применительно к космическим аппаратам для аванпроекта. Немногим позже я, в частности, вместе с ним разработал и запатентовал для этого проекта астронавигационное устройство на основе волоконно-оптического преобразователя для 'Лунного модуля'. Олег Александрович Чембровский создавал для нас необыкновенный творческий климат.
(Приложение 6, 'У истоков космической обороны России', Б.Ершов).
Проработал я в Твери с Борисом Стольбергом несколько лет в отделе НИИ-2 у Чембровского, правой рукой которого был Георгий Самойлович. Мы трудились в институте, продолжали дома у Бориса, а в хорошую погоду брали лодку и уходили по Волге, вверх по течению до знаменитой березовой рощи, где нам в голову приходили особенно плодотворные мысли.
Мои командировки в Калинин стали непременной частью работы и жизни. В этом городе хорошо чувствовалась атмосфера старого русского уклада, здесь еще пока 'дышало прошлое', история была рядом, а величавая Волга уходила из-под высоких мостов в татаро-монгольскую даль. Прямо напротив Главного корпуса НИИ-2 можно было спуститься по ступенькам к месту, откуда отплывал когда-то Афанасий Никитин в свои 'Индии', казавшиеся ему голубыми видениями.
Сегодня, с расстояния многих лет, все мелкие детали и подробности растаяли, исчезли из памяти, сметены потоком жизни, как мусор, и только значительные события и люди остаются по-прежнему в воспоминаниях, занимая в них незыблемое, проверенное временем место. Олег Александрович Чембровский — один из немногих, оставивший благородный след в моей благодарной памяти о таких людях. Но и он появился у нас только потому, что нашел себе достойного партнера для совместных работ и человека 'своего уровня' — нашего директора — Владимира Валерьяновича Чавчанидзе, которого до сих пор мы, несмотря на его предупреждение, зовём между собой 'Вовой'.
— ' Вова ' — (Владимир Валерьянович Чавчанидзе)
Живой и подвижный, несмотря на свою тучность, с вечно искрящимися радостью глазами, напоминающими маслины, которые он обожал, 'Вова' был, как персонаж 'Золотого теленка' Ильфа и Петрова, который или 'только что был здесь', или 'только что вышел'.
Я считаю, что только благодаря ему, Владимиру Валерьяновичу Чавчанидзе, наш институт стал местом 'паломничества' многих незаурядных личностей. Он привлекал к себе людей своей выразительной, темпераментной речью, добротой и расположенностью к собеседнику, искренностью и прямотой суждений, полным отсутствием 'задних мыслей' и широкой эрудицией. Он никогда не ввязывался в околонаучные интриги, мне кажется, что 'Вова' принадлежал к тем, кому всегда 'фортуна благосклонна', а к таким людям часто прибивается и всякая шушера, в расчете, что и им 'перепадет с барского стола'. Я знаю, многие его сотрудники, его соратники и просто знакомые до сих пор вспоминают Вову с большой теплотой. (Приложение 7, 'Ученый тамада').
Всем его многогранным талантам не хватало обычной канцелярской усидчивости и бюрократической организованности. Впрочем, тогда бы он и не был 'Вовой', которого сотрудники ценили еще за его демократизм и даже вольности, которые он нам позволял. Он знал это за собой и для администрирования, управления службами нашел отличного 'распорядителя кредитами' — Букреева Игоря Николаевича. Тот прошел хорошую армейскую выучку, был дисциплинирован сам и подавал другим пример, что было необходимо в нашей 'казацкой вольнице'. Так что гармония в управлении распухающим от избытка идей институтом была найдена.
В прошлом, 2005 году, я прилетел (еще было можно), как обычно, в Тбилиси, к дочери и внукам. Владимиру Валерьяновичу должно было вскоре исполниться 80 лет и мне очень захотелось увидеть его. Я созвонился с ним и поехал к нему домой на Сабуртало. Он жил один с приходящей дальней родственницей, которая помогала ему по дому. Я не виделся с ним, примерно, пятнадцать лет и был поражен его прежней 'кипучести', грандиозным планам, жизнерадостности и оптимизму. Мы обнялись и, по-грузински, приложились щека к щеке.
Я многим ему обязан и всегда помнил об этом, но не думал, что и он так тепло, как будто не прошло столько времени, помнит все мои 'завихрения' до мелочей. А потом, после чая, Вова попытался меня втянуть в какой-то очередной 'проект века'. Вова остался большим ребенком с неуемной фантазией и детской доверчивостью к людям. В этом смысле, он уже выпадал из нашего нового времени с его железным прагматизмом и расчетливостью людей, даже самых близких. Он снова затронул во мне самые добрые чувства, пробудил воспоминания о том далеком, 'золотом' времени становления Института кибернетики в Грузии, в Тбилиси…
Слушать Владимира Валерьяновича было истинным удовольствием, особенно на наших институтских семинарах, иногда, правда, его, что называется, 'заносило'. Но это скорее придавало его выступлениям окраску сказания, увлекало своей поэтичностью, где правда легко смешивалась с вымыслом. Слушателя, непривычного к такой манере изложения самого серьезного вопроса, могло и покоробить отсутствие академической сухости, точности определений, но не мог оставить равнодушным брызжущий фонтан острот, красноречие нашего 'шефа'. Замечу, что 'Вова' всегда знал истинную меру интеллектуального уровня своей аудитории и не попадал впросак. И только очень узкой аудитории проверенных сотрудников, которые ему все прощали, он мог рассказывать, что своими успехами на поприще разработки водородной бомбы СССР обязан лично ему. Или, например, что расшифровку кода ДНК он сделал задолго до Крика и Уотсона, еще будучи аспирантом у Игоря Евгеньевича Тамма. Мы терпели его провокационные выдумки, в которых часто сквозила полуправда.
Нам всем, близко его знавшим, доставляло особое удовольствие присутствовать на театрализованном представлении, которое он устраивал при посещении института каким-либо высокопоставленным лицом,
