черепичных крыш, цветные грани, синие, голубые, остроконечных, как воинские шлемы, куполов церквей, чугунная вязь оград, и сады, скверики — просились, чтобы их увековечили. Прошлое здесь задержалось, чтобы продолжить праздник продолжающийся со времен основания города. Я увидел тот Тифлис, о котором один из его верных почитателей, родившийся здесь и ставший здесь писателем написал: 'Старый Тифлис… похож на веселое свадебное застолье, где все жители как будто собрались на веселый пир' (О.Туманян).
С высоты Сололакского хребта, прямо со смотровой площадки у Музея, я и начал снимать Тифлис, именно Тифлис, тот дореволюционный, поэтичный и красочный, которым восхищались и рисовали его Лермонтов и Айвазовский, описывали Дюма и Пушкин, остались в нем навсегда, в названиях его улиц и площадей, Грибоедов и Саят-Нова. Я не хочу приводить бесконечный список прославленных и прославляющих этот город деятелей грузинской культуры, так что ограничусь этим скромным перечнем.
Новый город, уже обязательно с именем Тбилиси, вырастал в нижней, центральной его части, в современных кварталах и новостройках Сабуртало, Грма-Геле или Ваке.
Конечно, я заранее ознакомился с фотоматериалами старейшего российского фотографа Дмитрия Ермакова, всю жизнь посвятившего созданию архивных фотодокументов для Кавказского музея в Тифлисе. Этот фотохудожник, ставший в конце Х1Х века 'почетным гражданином города Тифлиса', полвека создавал свою уникальную коллекцию, в которой более 25 000 негативов, сохранивших для нас во многом утраченные памятники старого города, исчезнувшей Грузии. Сейчас его 'дело' продолжает наш общий, семейный друг Гия Герсамия.
С южной стороны Сололакского хребта, в глубоком ущельи Цавкисис хеви, по его склонам, раскинулся, наверное, самый старый на территории бывшего СССР Тбилисский ботанический сад, в котором был построен один из первых железобетонных арочных мостов в России, соединивший дорогу с Таборского к Сололакскому хребту. Вот с него началась 'моя коллекция' работ.
Сад упоминается впервые в 1636 году, как 'дворцовый сад', который в середине Х1Х века преобразовали в 'Ботанический сад', с него я начал свой фотомарафон, медленно спускаясь по крутым спускам в сторону верхних улиц 'сололакского убана'. 'Лавры' Ермакова меня не смущали, его полвека трудов и мои два месяца были несоизмеримы, задача была скромнее — сдать в срок максимально возможное количество негативов тбилисских достопримечательностей. Оплата была 'поштучной', я сделал все возможное, сделал, как было договорено. Это 'путешествие дилетанта' с фотоаппаратом оказалось настолько увлекательным, что и позже, уже получив причитающиеся мне 'тысячи' и прогуляв эти деньги, я несколько лет продолжал свои прогулки по городу, который становился мне все понятнее, ближе и дороже.
Я 'увековечил' удивительные дома в Сололаках, в одном из которых проживал дядя моей жены Арчил Гигошвили, в то время возглавлявший МИД ГССР. Его дом никак нельзя было увидеть за каменной крепостной стеной высотой в три этажа, этот дом стоял в глубине тенистого сада, попадая в который возникало ощущение другой страны.
Снимал фасады дома Манташевых, в котором родился и вырос великий российский реформатор граф Витте и где жила его двоюродная сестра Блаватская, дом Мирзоевых на улице Мачабели (бывшей Сергиевской), где прошло детство и юность Гумилева и, конечно, 'дом на бриллиантах', дом моих друзей на Чонкадзе, где жил Берия. Я 'сработал' перспективы улиц и площадей старой части города, связанные с Пушкиным и Лермонтовым. Любовно во всех ракурсах, сделал фотографии площади царя Ираклия 11-го и прицерковные памятники на могилах с захоронениями выдающихся жителей Тифлиса — от великого поэта средневековья Саят-Новы и 'железного диктатора России' Лорис-Меликова во дворе армянского храма на Эчмиадзинской, — до Пантеона с серым базальтовым валуном на могиле Важа Пшавела и простым монументом Николоза Бараташвили у церкви 'Давида' на Мтацминда. Скорбный черный мрамор могилы Грибоедова и серая скала святого Або, охра керамической кровли Анчисхатской церкви, и лазурные грани купола 'Лурджи Монастери', мрачный и таинственный 'дом над Курой' у метехского моста, где я первый раз в духане попробовал жареный сулугуни (дом взорван во время постройки нового моста). Домики на 'Песках', с балконов которых в половодье ловили рыбу, уже тогда подмытые частыми разливами Куры. Выбор тем был огромен, вечерами я вырабатывал маршруты, позволявшие с минимальными затратами времени (я ведь и на работу ходил каждый день), заснять в урывках рабочего дня сотни видов исчезающего с каждым годом на моих глазах старого Тифлиса.
Сверяясь в архиве со старыми материалами Ермакова, я с удивлением обнаруживал непостоянство названий улиц и площадей города, связанное с историческими переменами, что часто очень затрудняло точную привязку места съемок. А названия некоторых популярных мест города требовали специального исследования, как название главной площади с мэрией (Горисполкомом). Никто толком так и не смог объяснить мне, почему старожилы упорно зовут ее 'Эриванской'.
Прошло много лет и оказалось, что дворцовый парк в Гомеле, поразивший меня в школьные годы, и площадь в Тбилиси обязаны своим именем одному и тому же генералу Паскевичу-Эриванскому (так раньше назывался Ереван). Полным именем этого российского военноначальника белорусского или украинского происхождения, было — князь Иван Фёдорович Варшавский, граф Паскевич-Эриванский, что свидетельствовало об его победах при этих городах. Однако Тбилиси из первоначального названия площади 'Паскевича-Эриванского' сохранил лишь последнюю довеску к звучной фамилии графа. 'Знатоки' еще утверждали, что к чугунной чашке фонтанчика на этой площади, из которого поднималась вверх тоненькая струйка питьевой холодной воды, подведен водопровод из Еревана. Надо же было найти какое-нибудь объяснение названию 'Эриванская площадь', которая только в советское время успела побывать 'площадью Закфедерации', Берия, Ленина, а сегодня, может быть и надолго, зовется площадью Свободы.
А улица Ингороква с ее прежними названиями — Лабораторной, Петра Великого, и, кажется, Троцкого и Дзержинского. Или улица славного советского генерала Леселидзе, название, доживающее свой срок, с чехардой ее исторических переименований — 'Шуабазари' (средний базар — груз.) в средневековье, Армянский базар в Х1Х веке, Дворянская в царское время, Потребкооперации во времена НЭПа, и улицей Берия до его 'разоблачения' и расстрела.
В мой фотоархив попал и 'Сиони' — главный кафедральный собор, и Петхаинская церковь Пресвятой Богородицы, 'Сурб-Нишан' на Серебряной и церковь Святого Геворга на Красильной, Дидубийский пантеон и 'Кашвети'. И были покосившиеся лестницы внутренних дворов, узкие, чугунные, винтовые, вкручивающиеся в небо, и лестницы пошире, деревянные с резными балясинами, для спокойного шествия по ним дам в длинных платьях.
'Сухой мост' и Мухранский с Воронцовским мосты, мост 'Челюскинцев' и Марджанишвили, почти все позже переименованные, к сожалению.
С исчезновением старых названий стала исчезать историческая память горожан, и начались бесплодные дискуссии о вымышленных приоритетах.
Через месяц с небольшим, я уже смог сдать в архив музея около ста роликов пленок, проявленных в моей ванной, на пятом этаже дигомской 'хрущеви'. Еще через неделю изрядная по тем временам сумма, полученная мной в банке, — несколько пачек почему-то мелкими купюрами, — топорщила оба кармана моих брюк, вызывая чувство справедливой гордости за мои труды.
Тогда же я познакомился с необходимостью 'отката' своим работодателям, который стал известен в 'новое время' только в 90-е годы.
Нет денег — плохо, есть деньги — еще хуже. Надо что-то с ними придумать, что-то делать. А не 'махнуть ли нам на…'. Фантазия была ограничена суровой социалистической действительностью. Пример Остапа Бендера всегда был для нас, если не моделью поведения, то предостережением об опасности игр с советской власть. Я решил упростить ситуацию и заказал два билета на рейс 'Батуми — Одесса' теплохода 'Победа', в каюту класса 'люкс'. Стоимость этих билетов сразу же облегчала дальнейшие соображения на тему о правильной трате заработанных денег. Так что отпуск у меня в том году отличался от других морским путешествием на превосходном теплоходе, напомнившем мне мое первое 'плавание' с Мишей Мишениным на громадном лайнере 'Россия' из Ялты в Сочи с палубным билетом.
В тот раз, еще школьником, я ночь провел под тентом спасательной шлюпки, а в этом путешествии была поскрипывавшая красным деревом каюта-люкс со всеми удобствами. Можно было поплескаться в бассейне на верхней палубе или позагорать на прогулочной в шезлонге, или спуститься к обеду в один из
