эскадрильи, краснофлотец Алексей Алексеевич Репин. Он смог перетянуть линию фронта и произвести вынужденную посадку в районе деревне Ручьи у мыса Устинский. При посадке самолет был разбит, но летчик остался невредим.
В немецких сводках в этот день указан только один Ju87D-3 из состава 1./StG5 (заводской номер 1389), сбитый советскими истребителями в районе юго-западнее Красного Бора.
Подводя итоги дня, Л. Гусев в своем дневнике записывает: «Вечером летали бомбить левее Поповки в лес, опять немецкие самолеты. Разрывы русских зенитных снарядов над Саблином... Сегодня сбили один немецкий самолет».
24 марта 1943 года наступление продолжалось. В небе над полем боя с ревом проносились истребители и штурмовики. Казалось, что в каждом уголке неба идут воздушные бои.
Кулаков Л. С.
Здесь мы снова обратимся к воспоминаниям бывшего летчика 158-го истребительного авиаполка Леонида Сергеевича Кулакова: «И вот двадцать четвертого вдруг вылет.
— Полетишь с Богомазовым Гришей.
Шестерка наша пошла, вел Богомазов. У меня самолет командира полка, новый. Я, Деменков с Морозовым, Шишкань — командир третьей эскадрильи, Герой Советского Союза и еще кто- то.
Полковник Антонов на НП кричит:
— «Киттихавки», форсируйте! «Киттихавки», форсируйте!
Мы подходим к Красному Бору, я чуть выше был, смотрим, Ю-88 идут звеньями.
С НП (наблюдательного пункта):
— Форсируйте! Бомбардировщики на подходе, бомбить сейчас будут!
Я говорю Богомазову:
— Я атакую! Прикрой меня!
И на первое звено в лоб попер. Стреляю по кабине сверху, видел, как трасса обрывалась в самолете врага… И пошел боевым разворотом… Только посмотрел где Гриша, а тут впереди — «Фоккер». Какие там «двести метров», когда кресты вот такие огромные! На все стекло лобовое!
Я только нажал на гашетку, вдоль фюзеляжа его трассой перечеркнул, а другой немец сзади ударил по мне. Загорелся мой самолет, и я выпрыгнул…
Это был мой первый прыжок с парашютом. По неопытности сразу кольцо дернул, а высота здоровая, и дрались мы над передовой, и меня ветром сдуло — упал я к немцам.
Мои, когда прилетели, то доложили:
— Сбили два самолета: «Юнкерс» и «Фоккер».
Шишканя поздравляют, а он:
— Нет, — говорит, — обоих сбил Кулаков. Я ни при чем.
Приземлился я вблизи переднего края, на сосны. До земли не долетел, наверное, метра полтора — парашютом дерево накрыл.
Я лямки расстегиваю, думаю: «Сейчас немцы подбегут, надо быстрей!» скидываю лямки верхние, спешу и «раз!», вверх ногами перевернулся. «Черт возьми!» Ну, давай подтягиваться, подтянулся, вторую лямку снял, выпрыгнул и бежать. Стреляют, Илы штурмуют. Зенитки грохочут… Бежал, бежал, думаю: «Ну, теперь вроде достаточно…» И прыгнул на сосну, как белка. А во мне шестьдесят четыре килограмма было. Залез на сосну, смотрю, размышляю. Знаю, что территория занята врагом, но не верится. «Надо проверить». Ну, надо же дураку на рожон лезть. Смотрю — орудие, немцы стреляют. И как раз: «Бух! Бух!». Теперь все ясно стало.
Пошел дальше, вышел к речушке. Стою на обрыве. «А может, с собаками будут искать!». Ну, какие там могли быть собаки, там же передовая была…
Это все в моем воображении. «Надо через речку переплыть на другую сторону, что бы след запутать». И только к речке подошел — два немца идут с автоматами. Стою за деревом, в руках пистолет. Они между собой разговаривают, прошли мимо. И я дальше побежал. Потом через эту речку, она неглубокая оказалась, на другую сторону, и в лес. Нашел воронку, отлежался, а потом уже к вечеру думаю: «Надо идти к партизанам». Вышел к железной дороге, она идет к Красному Бору от Саблино. Шоссейная и железная параллельно идут. Я подошел, стою в лесу, смотрю: женщина стирает что-то. Потом обходчики прошли, потом проехала дрезина, после дрезины поезд прошел. Ну, я переждал и перешел железную дорогу.
Март месяц, снег, а я в хромовых сапогах и в шинели. Вообще-то, мы летали в гимнастерках, жарко в кабине. Я просто не успел шинель снять перед вылетом, меня это и спасло, а то бы замерз…
Нашел воронку, наломал и набросал туда сучьев, шинель расстегнул. Не спал, просто лежал, размышлял. «Нет, — думаю, — надо идти». Это уже вторые сутки были.
У меня три стограммовых плитки шоколада было,— нам выдавали в виде НЗ перед вылетом. Бывали случаи, выпрыгнет летчик, а выйти к своим не успевал, замерзал. И стали выдавать шоколад и витамины… Витамины выглядели как отруби — такие лепешки. В одном кармане у меня были эти самые витамины, а в другом кармане — патроны к пистолету, штук пятьдесят.
Ну, вот. Как сил поубавится, оторву шоколадину, один кубик, проглочу — опять силы появятся. Ну, походил-походил, и решил «Надо идти через линию фронта».
Пришел ночью в Саблино. Часа, наверное, в два ночи, подошел. Пытаюсь заглянуть в окна, а там шторы. Уже ноги стали замерзать. Нашел баню топленую, и туда «нырь». Но подумал: «Раз топили, значит, придут убирать… Нет, — думаю, — тут нельзя...»
Возле дома течет речка. Но не было у меня желания купаться в марте месяце. Не знаю глубокая или не глубокая, в Саблино я ее не мерил. Надо бы через мост идти. Думаю: «Охраняется он или нет?» Нашел хлев, кто-то там дышит. Я в хлев забрался, там солома и мешки. Я ноги ей замотал. Утром с чердака надеялся выяснить, мост охраняется или нет. Ну не было желания у меня купаться.
Утром смотрю, выходит пацаненок, с моста писает. А за ним выходит немец, тоже с моста… Думаю: «Ну ладно, подождем дня». И показалось мне, вроде мост не охраняется.
День наступил, ребятишки начали играть. Слышу — мать пацану говорит:
— Колька, иди, сходи в столовую, может, дадут тебе остатков для коровы.
А ему лет, наверное, восемь, пацаненку. Они играли в войну, и я ждал, как же они будут в войну играть: «немцы или русские». А они играли «красные или белые»…
А потом женщины баню начали топить, слышу — разговаривают. Мне не видно — они вне поля зрения моего, но слышу:
— Ну, погоди, Нюрка, наши придут, они тебе дадут за то, что ты с немцами волохаешься.
А она:
— Мой чемодан. Кому хочу, тому и дам.
В памяти осталось: этот пацан — Колька, и «мой чемодан…»
А в мыслях было тогда только одно — хлеба хочется. Это уже третий день, ну хоть бы понюхать его. Шоколад берегу, отрываю понемногу.
К вечеру пошел густой снег. А потом трое немцев в кителях появились, зашли в баню. Думаю: «Черт возьми, зайти, да и перестрелять их» А потом — «На черта мне это надо?».
И через мост перешел. Когда стал переходить, то увидел — за мостом пост. И я сразу влево, в кусты, и по кустам, и опять через дорогу перешел, и в лес. Вышел к полю. Думаю, как дальше «ползти или нет?» Там ходил часовой, я посмотрел, подождал пока он ушел. Я в шинели же, не поймешь, кто идет, русский или немец.
