Ее манера разговаривать меня забавляла. Она рассказала, что выросла в семье викария.
– Я-то знаю, откуда взялось выражение «беден, как церковная мышь». Именно такими бедными были мы. Эта постоянная экономия. Она уничтожает в тебе душу, Анна.
Мы быстро стали называть друг друга по имени, а ее имя звучало так чудесно, что я сказала, что просто стыдно не произносить его вслух.
– Таким образом, пока отец спасал души прихожан, его дети сидели на хлебе и воде. Брр! Мама умерла… умерла при родах самой младшей, то есть меня. Всего нас пятеро.
– Как здорово иметь столько братьев и сестер.
– Не очень здорово, если беден. Мы все решили приобрести профессию, и я выбрала медицину только потому, что так я попаду в дома богачей и мне хотя бы достанутся крошки с барского стола.
– И ты попала сюда!
– Мне нравится здесь, – ответила она. – Здесь так красиво.
– Во всяком случае здесь тебе не придется сидеть на хлебе с водой.
– А я бы и не возражала, даже если бы и пришлось. Пребывание здесь стоит того. Замечательный дом, столько необыкновенных вещей, и ты, безусловно, необычная, и мисс Бретт. В этом плюсы моей профессии. Неизвестно, куда попадешь.
Ее глаза сверкали, словно изумруды.
– Мне всегда казалось, что такая красавица, как ты, должна обязательно быть замужем, – высказалась я.
– Мне делали предложения, – уклончиво улыбнулась она.
– Но ты никогда не влюблялась, – поняла я.
– Нет. А ты?
Я вспыхнула и неожиданно для себя рассказала ей все о Редверсе Стреттоне.
– Бродячий Казанова, – прокомментировала она. – Жалко, что меня при этом не было, я бы предостерегла тебя.
– Как бы ты узнала, что за границей у него есть жена?
– Не бойся, я бы выяснила. Бедная Анна, считай, что тебе повезло, – у нее загорелись глаза. – Представляешь, что могло бы произойти?
– Что? – спросила я.
– Он мог сделать тебе предложение и соблазнил бы тебя.
– Что за чушь! Я сама во всем виновата. Он ничем не показал, что… заинтересован во мне. Просто я все придумала.
Она ничего не ответила, но с этих пор ее стало сильно интересовать происходящее в замке Кредитон. Я слышала, как она обсуждает Кредитонов с Эллен.
Мои отношения с Эллен изменились, теперь Эллен больше занимала Чантел, чем я. Я понимала ее. Чантел – такая замечательная. Легкой лестью она могла даже тетю Шарлотту привести в доброе расположение духа. Ее очарование заключалось в ее интересе к людям, она обладала неимоверным любопытством. Каждый раз, когда Эллен выходила на работу после выходного дня, она шла на кухню за едой для тети Шарлотты, и мне было слышно, как они вместе смеялись.
– Сестра Ломан словно солнечный лучик в доме, – сказала миссис Бакл.
Она была права.
Именно Чантел придумала, что нам надо вести дневники. Жизнь, по ее мнению, полна интересных событий.
– Не у всех, – вздохнула я.
– У всех, – настаивала она.
– Здесь не происходит ничего, – возразила я. – Я потеряла счет дням.
– Поэтому ты и должна вести дневник и все в него записывать. Вот что я придумала. Мы обе будем вести дневники и давать их читать друг другу. Вот увидишь, как весело будет сравнивать, что мы пишем об одних и тех же событиях. Мы будем их видеть глазами друг друга.
– Дневник, – сомневалась я. – У меня нет времени его вести.
– Найдешь. Писать будем одну правду. Я настаиваю. Ты поразишься тому, как изменится твоя жизнь.
Таким образом мы стали вести дневники.
Она оказалась права, как и всегда. Жизнь приобрела новый смысл. События стали казаться мне менее скучными, было любопытно следить за тем, как по-разному мы их воспринимаем. По сравнению с дневником Чантел, в котором ярко проступала ее личность, мой отчет казался однообразным. Она иначе видела людей, они становились гораздо интереснее в ее описании, даже тетя Шарлотта в ее изображении выглядела почти привлекательной.
Нам доставляло огромное удовольствие вести дневники. Самым важным, по словам Чантел, являлось то, что мы должны писать только правду.
– Понимаешь, Анна, если тебе что-то не нравится во мне, ты не должна этого скрывать. Какой смысл в дневнике, если писать в нем неправду?
