— Давайте! Идем с нами, Леша! Юра обратился к взрослым:
— И вы с нами?
Мать отмахнулась: «Куда уже мне!», а отец стал в круг и всех развеселил.
Лешка даже забыл про загадочный ящик и глядел, как отец притопывает и хлопает в ладоши. Особенно забавно было, когда он, подкрутив усы, произносил: «шагаем пионеры…»
Лачинская, вздохнув, сказала Лешиной матери:
— Веселый у тебя Антон. Детей любит. А мой…
Легкий на помине, явился Лачинский. Он как глянул на стены «клуба» — черные колючие глаза его так и сверкнули гневом.
— Васька! — крикнул он.
Вася не услышал, увлеченный игрой. Тогда Лачинский ворвался в круг, схватил сына за ухо и вытащил во двор.
— Кто тебе разрешил брать афиши?
Вася моргнул своими длинными ресницами.
— Я сам. Их много в кладовке…
Сильная оплеуха — и мальчик очутился у подворотни.
Услыхав плач сына, Лачинская выбежала во двор:
— За что ты его?
— Он знает. И ты тоже: пришел и никого в доме. Театр придумали… — Лачинский хлопнул калиткой и ушел.
Мать бросилась к Васе. Вытерла ему лицо фартуком.
— Чего он разошелся? — спросила.
— Афиш ему жалко, — всхлипывая, ответил Вася. — Мыши все равно сожрут…
— Все же надо было спросить.
— А спросил, тоже б не дал… Лачинская вздохнула.
— Идем домой.
— Не пойду.
— Что это ты такое говоришь? А куда же ты пойдешь?
— В цирк…
— Какой еще цирк?
— Такой…
— Ты не дури! Отец вскипел и остынет. Идем, обедать пора.
И увела мальчика домой. А в «клубе» веселились ребята.
В доме Леванцевичей собирались обедать. Тамара на кухне мыла руки. Тетя Зина вытирала тарелки.
— Ну, покажи свои руки, Томочка.
— Вот, полюбуйся.
— Лентяй за дело, мозоль за тело…
— Это я — лентяй?!
— Нет, нет, шучу. Ты трудолюбивая девочка — всегда мне помогаешь. Дай-ка я постным маслом помажу твои мозоли.
— Первый раз копала землю — и клад нашла, — засмеялась Тамара. — Интересно все же, что в этом ящике?
— Молчи ты с этим кладом, — поставив бутылку с постным маслом, сказала тетка. — Неси вот тарелки, расставляй да прячь от родителей свои отметины на ладонях, а то влетит нам с тобой.
Доктор с женой вернулись из города, проголодались. Анна Петровна взялась помогать дочери накрывать на стол. Леопольд Антонович, потирая руки, спросил:
— Ну, чем нас сегодня угостит Зинуша?
— Секрет, — улыбнулась Тамара.
— Который ты нам сейчас же, как всегда, выдашь… — сказала мать.
— А сегодня, мамочка, я не выдам, — вспыхнула Тамара и побежала на кухню.
— Мне кажется, твои слова ее обидели, — заметил доктор.
— Брось ты! Ведь я пошутила. В конце концов, она уже не маленькая. На ушко, как когда-то, один и тот же «секрет» не станет шептать и мне, и тебе.
За столом отец спросил у Тамары, как обычно:
— Чем ты занималась?
— Чем и всегда… — пожала плечами дочка. — Делала уроки, играла на пианино, гуляла в саду…
— Листья закопали? — взглянул на сестру доктор.
— Закопали. — Приходил Леша…
Как хотелось Тамаре похвалиться: «И я копала яму и засыпала листья!» — но она помнила наказ тети Зины.
— Если б вы видели, сколько в магазинах товаров, — заговорила с восторгом Анна Петровна. — Все, что душа желает, как при старом режиме…
— Ну, не столько, но есть… — согласился Леванцевич. — Новая экономическая политика спасла большевиков.
— А то ведь было… хоть шаром покати, — продолжала Анна Петровна.
— Своей политикой себя же и спасли, — заметила Зинаида Антоновна.
— Если бы они еще «Металлист» вернули хозяину, он там быстро наладил бы работу, — сказала Анна Петровна.
— Такой завод они не отдадут частнику, — усмехнулся доктор.
— Конечно! Если вернуть капиталистам заводы, помещикам землю, тогда зачем было делать революцию? — неожиданно для всех выпалила Тамара.
Отец и мать с изумлением переглянулись:
— Ты слышишь, Аннушка? Это говорит наша дочь, — забеспокоился Леопольд Антонович. — Зачем тебе, дитя мое, думать о том, что нужно было делать, что не нужно. Твоя забота — музыка. Я, к примеру, лечу людей и больше ни о чем не желаю думать. Пусть политики занимаются политикой.
— Папа, я учусь в школе, а там, как тебе известно, преподают кроме математики, физики, ботаники и пения еще и историю…
— Да, да, — растерялся доктор. Он не любил разговоров на политические темы. Но политика сама как-то все чаще врывалась в его жизнь. Тогда он прекращал разговор и заставлял всех молчать и есть то, что «бог послал».
После обеда Зинаида Антоновна сказала брату:
— Леопольд, я хочу с тобой посоветоваться.
— Пожалуйста, слушаю…
— Мне кажется, нужно спилить ту яблоню, что в конце сада, над яром. Она уже старая, яблоки на ней мелкие, а тень от нее большая.
— Зиночка, ты же лучше меня знаешь, что посадить, что выкопать.
— Все же я хочу, чтобы ты посмотрел. Пойдем в сад.
— Пожалуйста, можно и пойти…
В саду Зинаида Антоновна начала разговор о главном. По интонации доктор почуял, что сестра волнуется, и насторожился.
— Утром мы здесь копали яму и наткнулись на какой-то окованный железом ящик. Чей это ящик и что в нем?
— Ящик?.. Здесь, в нашем саду?.. И большой?
— Большой.
— А ты не посмотрела, что в нем?
— Нет. Я не хотела при Леше. Бог знает, что там…
— Я не знаю, что это за ящик и кто его закопал. Может быть, покойный батюшка… Царствие ему
