сливовица, не ракия, нет, храни вас господь! Именно сливовица! Сирийская анисовая водка, несмотря на отвратность вкуса, работает неплохо. Китайская водка дает приличный хмель, но только в том случае, если у вас хватит мужества ее проглотить. Мексиканская текила тоже хороша, но уж больно дорогая, почти недоступная. Но что делать, что делать, она стоит этих денег, стоит, ребята.
Возникает вопрос – а что такое хороший хмель?
В меру своего разумения и как человек, не чуждый этой области человеческой культуры, попытаюсь произнести нечто внятное... Хороший хмель – это когда забываешь о всех своих болячках и болях как нравственных, так и физических, когда начинаешь верить, да что там верить, приходит уверенность, что люди, с которыми сидишь за одним столом, не просто хорошие ребята, это потрясающие ребята, а сам ты молод, влюблен и хорош собой! И весь мир, и все его проблемы тебе понятны и доступны, будто он, этот мир, уместился на твоей ладони, а если и возникает в этой жизни что-то неразрешимое, то только потому, что президенты, премьеры, шейхи – мать их за ногу! – ленятся позвонить тебе и посоветоваться, как им быть дальше!
А сам ты можешь все!
Можешь написать обалденные стихи, можешь, не поперхнувшись, съесть ненавистного начальника, можешь победно приударить за первой красавицей квартала, и никуда ей, бедной, не деться, нигде ей, обреченной, не спастись от твоего всесокрушающего обаяния, остроумия, от рук твоих и глаз твоих, гори они синим огнем!
В полном смысле слова, ребята, в полном смысле слова – синим огнем! Как сказал поэт, достигнув такого же примерно состояния, – «твой нестерпимо синий, твой нестеровский взор!» Нестеров – это художник такой был, хороший, между прочим, художник, нравственный.
В общем, вы понимаете, как мы посидели с Володей, какого уровня счастья достигли. Обсудили подробно цунами на Украине, оранжевую революцию в Индийском океане, безысходность отдыха на Коктебельском море – по вине красавицы из тамошних мест, которая, несмотря на все мои достоинства, пренебрегает, пренебрегает, пренебрегает!
Горько до слез, до слез, ребята...
Бывает.
Чтобы уж действительно не доводить себя до слез, мы с моим гостем расстались. Провожать Володю я не стал, просто довел до двери, распахнул ее, выглянул с крыльца наружу – снег кончился. Стояла глубокая ночь, и круглая луна висела в небе вызывающе и бестолково. Цвет ее мне показался несколько странным – она была белая. Так иногда случается зимой, особенно когда луна в зените, если, конечно, она бывает в зените. После настойки из багульника я могу в чем-то и ошибаться.
На прощание я похлопал Володю по спине, пожал его теплую, узкую, почти лягушачью ладошку и, заперев за ним дверь, отправился спать.
События начались утром.
Позвонил Володя.
– Старик! – заорал он в трубку. – Ты не представляешь, что со мной было этой ночью!
– А что с тобой было? – спросил я, с удивлением ощущая в теле непривычную легкость и, как бы это выразиться поточнее... здоровье. Да, мое состояние нисколько не соответствовало количеству выпитого накануне – я прекрасно помню, что одну бутылку мы все-таки закончили, а ко второй едва успели прикоснуться. Пришла жена с детишками, и в результате некоторые проблемы человечества остались нерешенными.
– Представляешь, – Володя почему-то перешел на шепот, – стоило мне спуститься с крыльца, какая-то сила подхватила меня и понесла, понесла прямо над дорогой, над заборами, иногда даже, как мне показалось, я поднимался над домами! Представляешь?!
– С трудом, – сказал я.
– Я не вру! – вскричал Володя тонким голосом. – Я не вру, Витя! Верь мне!
– Ветра вроде не было...
– Какой ветер?! Это была сила, совершенно мне незнакомая... И еще... – он замолчал.
– Ну?
– Это... Я слышу голоса.
– За окном?
– Во мне, Витя, – сказал Володя сдавленным голосом.
– Так, – протянул я. – Наверно, мы все-таки напрасно открыли вторую бутылку.
– Думаешь, дело в этом? – с надеждой в голосе спросил Володя.
– А в чем же еще?
– Это не белая горячка, Витя.
– А какая?
– Это совсем другое. Голоса разные, но это... Дело говорят. И, знаешь, я их узнаю.
– Мы вчера немного поговорили о параллельных мирах... Равиль предупреждал и Фатима с ним согласна...
– Какие миры, Витя! Какие миры! Я со своей бабой, с Калерией, не могу разобраться! Ее голос во мне не затихает!
– Она уже проснулась?
– Калерия уже два часа на работе!
– Звонит?
– Из нутра ее голос! – простонал Володя. – Из моего нутра!
– И что говорит?
– Критикует, – упавшим голосом проговорил Володя.
– По делу?
– Она всегда по делу... Что делать, Витя? Скажи, что делать, что делать?
– Приходи, у меня еще осталось немного...
– А знаешь, приду, – помолчав, решительно сказал Володя и положил трубку.
Что-то смутило меня в словах вчерашнего собутыльника, и, сам еще не зная, зачем, я оделся и вышел на крыльцо. И только спустившись по ступенькам, понял, зачем я здесь – мне нужно было увидеть Володины следы от крыльца к калитке.
Ребята, их не было.
Снег, выпавший вечером снег, которым я любовался ночью под круглой белой луной, был нетронут. Ни единого следа, ни самой малой вмятины на девственно чистой поверхности снега. Правда, в сторону соседнего участка следы были – это прошла поздним вечером моя жена с детишками, она к соседке ходила напрямик, не выходя на дорогу. И она, и детишки утром тоже шли через соседний участок, опять же минуя дорогу, – так было удобнее, короче. К калитке мог идти только Володя, у него и не было другого пути на дорогу, налево и домой.
Повторяю – его следов на снегу не было.
– Так, – сказал я, потому что ничего больше мне в голову не пришло. – Так...
С трудом отодвинув калиткой свежий слой снега, я убедился в том, что и к дороге тоже следов не было.
– Как же он вышел? – пробормотал я вслух. – Как же он оказался на дороге? Не по воздуху же, в конце концов... Неужели в самом деле неведомая сила подхватила его и пронесла над ночной Немчиновкой? До сих пор за Володей такого не наблюдалось... Так, – повторял я и вернулся в дом.
Жена уже была на работе, детишки в школе, и я без помех подготовился к приходу Володи. А что там готовиться – убрать со стола все лишнее и поставить на стол все необходимое. На это ушло пять минут, я протер стол, протер рюмки, достал из холодильника начатую вчера бутылку с настойкой, убедился, что у нас остался еще кусок холодца, хрен в баночке да и хлеб, если срезать подсохшую корку, был вполне пригоден к употреблению.
«Конечно, я прекрасно понимаю, что ты думаешь, за кого принимаешь, какие слова обо мне произносишь соседкам», – обратился я к жене – мысленно, ребята, мысленно! Я часто к ней обращаюсь мысленно, сам и отвечаю за нее, вступаю в спор, естественно, в этом споре неизменно одерживаю верх, ведь говорю я и за себя, и за нее. Как и все мы, в общем-то, как и все мы!
