– А через квартал направо.
– И это можно. Следы заметаем?
– Господи! – протянула Касатонова, отваливаясь на спинку. – А мы в жизни больше ничего и не делаем! Убегаем, спасаемся, заметаем следы!
– Что-то в этом есть, – согласился водитель и повернул направо. – Что-то в этом есть, – повторил он.
– Таких странных пассажирок у вас, наверно, еще не было?
– Почему? Бывают. Всякие бывают. Сейчас многие заметают следы. Или пытаются замести. Удается далеко не всем. Вам вот удалось.
– Вы уверены?
– Уверен. За нами не увязалась ни одна машина.
– Остановите, пожалуйста, – попросила Касатонова.
Машина плавно вильнула вправо и остановилась в тени громадного клена. Людей здесь почти не было, лишь изредка можно было увидеть одинокого прохожего, да и они были в основном из местных жителей – старушки с сумками, какой-то слесарь или сантехник с лестницей на плече, ватага ребятишек с визгом пронеслась перед самым капотом и скрылась в арке дома.
Касатонова не торопилась выходить. Она еще раз оглянулась назад и, убедившись, что ни одна машина не пристроилась рядом, посмотрела на водителя.
– Я вас выручил? – спросил он.
– Возможно.
– Вы в этом не уверены?!
– Я не уверена в том, что мне нужно было спасаться. Сколько я вам задолжала?
– Полсотни. Если не возражаете.
– Не возражаю, – Касатонова вынула из сумочки деньги и протянула водителю. – Вы же сами говорите, что следом за нами никто не бросился. Может быть, и некому было бросаться.
– Желаю удачи! – улыбнулся водитель. – В случае чего... Всегда пожалуйста!
– Спасибо, – Касатонова бросила за собой дверцу машины и, не раздумывая, не колеблясь, шагнула в арку, в которую совсем недавно ввалилась визгливая ватага местных пацанов. Водитель не должен был знать, что она впервые на этой улице. Выглянув через некоторое время из арки, Касатонова убедилась, что он отъехал.
На этой улице она не была ни разу, но знала, что если пройти пять минут по правой стороне и свернуть опять же направо, то можно выйти на проспект, вернее, на угол проспекта, и там есть прекрасный, большой проявочный пункт.
К нему-то она и стремилась.
– Вам срочно или послезавтра? – спросила приемщица, почти неотличимо похожая на ту, с которой Касатонова общалась час назад. Только у этой не было обнаженного пупка, но зато другие части тела были открыты гораздо смелее.
– Срочно.
– То есть вы хотите получить снимки через час?
– Мечтаю.
– Это будет дороже.
– Знаю.
Касатонова видела, что приемщицу почему-то раздражает ее немногословие, она, видимо, привыкла к бестолковым просьбам, пояснениям, вопросам.
– На какой бумаге?
– На хорошей.
– Я имею в виду – на глянцевой или на матовой?
– А на какой посоветуете?
– Мне-то какая разница!
– Интере-е-есно! – протянула Касатонова, заранее зная, что это ее словечко многих выводит из себя. – Давайте на глянцевой, на ней лучше смотрятся подробности.
– Смотря какие подробности, – проворчала приемщица.
– Интимные.
– Порнуху не печатаем! – она стеклянно посмотрела на Касатонову.
– И не надо.
– Так вы отказываетесь от заказа?
– Нет.
– Как же нам быть?
– Девушка! – звенящим голосом сказала Касатонова. – Вы мне надоели. Принимаете заказ или нет?
– Ну... Вы же сказали... порнуха?
– Нет, это вы сказали. А я сказала, что мне нужны снимки на глянцевой бумаге. Еще вопросы? – И столько было холода, властности, превосходства в голосе Касатоновой, что приемщица оробела.
– Размер? – спросила она.
– Побольше. Пятнадцать на двадцать.
– У нас пятнадцать на двадцать два.
– Очень хорошо. Все снимки по два экземпляра. Деньги сейчас?
– При получении.
– Я приду через час.
Через час снимки были готовы, и приемщица вручила их с легким ужасом в глазах. Касатонова убедилась, что снимки именно те, что пленку вернули ту, что требовалось, что никакой подмены случайной или злоумышленной не произошло.
– Как вам порнуха? – спросила она напоследок.
– Кошмар, – ответила девушка.
– Кошмар, похоже, только начинается, – пробормотала про себя Касатонова, и с этими словами покинула проявочный пункт.
Она хотела было снова остановить машину, но не решилась. Сто рублей на сигареты, полсотни частнику, двести рублей за снимки... Что-то ей дороговато обходится смерть Балмасова, подумала она и села на троллейбус, тем более что он достаточно близко проходил от ее дома. Но домой тоже не пошла, решив прежде всего навестить участкового. «Да, Николай Степанович! Вот кто мне нужен сейчас», – обрадовалась она, прижимая к себе сумку, чтобы не выхватили, не отняли люди злые и подлые.
– О! – воскликнул Гордюхин радостно. – Екатерина Сергеевна! Как хорошо, что вы зашли! А я только что принес из магазина ваши любимые пряники.
– Что принесли? – Касатонова не сразу включилась в житейские радости.
– Пряники.
– Это прекрасно, Николай Степанович! Пряники – это всегда прекрасно! – Она села к столу, подперла щеку кулачком и уставилась на Гордюхина изумленным взором. – У меня новости.
– Хорошие? – усмехнулся Гордюхин, не представляя сути разговора.
– Отличные! – искренне сказала Касатонова, полагая, что любые новости в расследовании убийства полезны, как бы они ни отразились на жизни того или иного конкретного человека.
– Поделитесь!
– Охотно! Все повестки вручены адресатам. Все расписались, вот талончики в качестве отчета. Обещали быть в назначенное время. А руководство фабрики в лице господина Цокоцкого заверило, что не будет чинить никаких препятствий, задержек и препон, чтобы все вызванные дали следствию полные и чистосердечные показания.
– Екатерина Сергеевна... Вы слегка чем-то расстроены?
– Слегка? – изумилась Касатонова. – Я хорошо расстроена, Николай Степанович, очень хорошо! Круто, как нынче выражаются по разным поводам.
– Что-нибудь случилось?
– Балмасова убили. В собственной квартире. Выстрелом в затылок. То есть, как я понимаю, убийца
