– Надеюсь, в ближайшее время мы с вами обязательно увидимся, – Убахтин сделал в сторону Касатоновой еле заметный поклон.
– Сегодня вечером я, к сожалению, занята! – быстро ответила Касатонова, впадая в кураж.
– Вообще-то, я имел в виду завтрашнее утро.
– Ах, утро! – разочарованно протянула Касатонова.
Обстановка разрядилась, все поулыбались, и Убахтин удалился вместе со здоровенными парнями в черных масках, с черными автоматами и в грохочущих черных ботинках.
По своей привычке Касатонова вышла на балкон, еще раз убедилась, что гости благополучно добрались до земли, высыпали во двор, лязгая автоматами, погрузились в поджидавшую машину.
Убахтин поднял голову, пошарил глазами в пространстве, нашел нужный балкон и, увидев Касатонову, приветственно помахал рукой.
– До скорой встречи!
– Бог даст, свидимся, – ответила Касатонова и тоже помахала рукой. Потом она сделала в воздухе некое вращательное движение указательным пальцем, дескать, звоните в случае чего. Убахтин понял, покивал головой, тоже покрутил пальцем в воздухе. Это означало, что и Касатонова может звонить в любое время – когда почувствует опасность для своей жизни, когда посетит ее мысль ясная и неожиданная и вообще когда будет у нее телефонное настроение.
Тощий, суховатый Убахтин легко впрыгнул в кабину, расположился рядом с водителем. Дверца захлопнулась, машина резко рванулась с места и скрылась за углом.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как Касатонову пригласили в качестве понятой в квартиру несчастного Балмасова и она впервые в своей жизни соприкоснулась с криминальными понятиями, с людьми, которые по этим понятиям живут и работают.
Несколько дней, не более того.
Но произошла странная вещь – вся прежняя жизнь Касатоновой как бы отдалилась, более того, обесцветилась, от нее не осталось ничего, кроме нескольких дат, да и те подернулись дымкой нереальности. Окончание школы, замужество, рождение Алешки, даже развод ей не запомнился. Был мужик и куда-то исчез, пропал, растворился в душном кухонном чаде.
А все, что произошло за последние несколько дней, с тех пор, как смущающийся Гордюхин позвонил в ее дверь ранним утром, все пылало красками, чувствами, волновало, тревожило и заставляло трепетать ее бедное сердце. Она прекрасно понимала, что это вовсе не оттого, что события происходят сейчас, вовсе нет, всколыхнулось что-то давно существующее, но пребывавшее в какой-то спячке.
Она как бы проснулась.
Ее изумленный взгляд вовсе не был деланым и притворным, Касатонова действительно удивлялась миру, в котором оказалась так неожиданно. Другие разговоры, другие законы поведения, другие люди. И все это вдруг оказалось не просто интересным, а как бы даже родным, истинным, к чему она всегда стремилась, но бессознательно, не догадываясь даже, где ее настоящее лицо, нутро, естество.
Была ли она убита разгромом собственной квартиры?
Ничуть.
Действительно ли она боялась бандитов, которые звонили ей с какими-то невнятными и оттого еще более ужасными угрозами?
Да нисколько.
Робела ли перед следователем Убахтиным, участковым Гордюхиным, путалась ли в разговорах, которых никогда в жизни ни с кем не вела?
Наоборот.
Она вдруг ощутила, что тема близка, ей есть что сказать, что в построении версий, подозрений, в поисках следов кошмарного убийства она ни в чем никому не уступает. И даже гордилась, что есть, есть у нее одно маленькое соображение, которое может не просто ускорить поиск убийцы, а вообще перевернуть ход расследования. И если она до сих об этой своей мыслишке никому ничего не сказала, то не из зловредности, не из желания посрамить следователя, не в попытке скрыть истинного преступника, а просто из осторожности – может быть, она не все поняла, неправильно оценила, сделала ошибочный вывод? Но пока следствие катилось именно по той дороге, которая открылась ей в самом начале, когда в дождливый вечер неожиданно хлопнула дверь подъезда и женщина в светлом плаще под темным зонтиком легко и невесомо, почти не касаясь мокрого асфальта, пропорхнула за угол и скрылась из глаз...
Касатонова пристроилась на краешке дивана, а перед ней в креслах сидели Гордюхин и Алексей. Видя, что она задумалась, они молча поглядывали друг на друга, стараясь не производить слишком громких звуков.
– А вы никак собрались здесь ночевать? – Касатонова наконец вспомнила, что в комнате она не одна.
– Жизнь заставила, – ответил Алексей.
– По-моему, мы этот вопрос уже обсудили, – добавил Гордюхин.
– А где же пряники?
– На кухне. Принесть?
– Вы при оружии? – спросила Касатонова.
– Даже с запасной обоймой.
– Это прекрасно!
– Что прекрасно? – не понял Гордюхин.
– Здорово, когда у человека что-то есть в запасе! Обойма, кошелек, дом, женщина... Да?
– Вот тут я с тобой полностью согласен! – подхватил Алексей. – Ни добавить, ни убавить.
– Странная у вас, однако, логика, Екатерина Сергеевна, – проворчал Гордюхин, задетый, видимо, тем перечнем, который огласила Касатонова. – Если ваш список продолжить, то можно дойти и до запасной совести, запасной морали, можно...
– Нужно! – воскликнула Касатонова. – Что же в этом плохого! – Ее снова охватило куражливое настроение, и она готова была отстаивать вещи сомнительные, рисковые, отстаивать с единственной целью – поддразнить тугодумного участкового.
– Ну, знаете ли, – пробормотал он смятенно. – Так можно далеко зайти...
– И не выйти! – подхватил Алексей.
– Это и есть женская логика, – произнес Гордюхин, найдя наконец достойное объяснение словам Касатоновой, объяснение, которое никого не обижало, никого не задевало.
– Вам знакома женская логика? – Касатонова изумленно посмотрела на Гордюхина. – Поделитесь, Николай Степанович!
– Поделюсь, – согласился Гордюхин. – Но сначала нам надо определиться. Мы с Алексеем ночь проводим здесь... Я правильно понимаю?
– Правильно, – сказал Алексей.
– Думаете, могут нагрянуть? – спросила Касатонова.
– Зачем об этом думать? – Гордюхин пожал округлыми плечами. – Такое возможно? Возможно. Значит, надо принять меры. Вот и все.
– Так, – Касатонова на минуту задумалась, окидывая взглядом комнату, которая все еще пребывала в разгромленном состоянии, пустующий книжный шкаф, стопки книг на полу. – Я буду спать на диване. Николай Степанович, вы ляжете на раскладушке. Ты, Леша, расположишься в креслах. Вопросы? Замечания? Дополнения?
– Меня беспокоит судьба пряников, – напомнил Гордюхин.
– Сейчас мы ими займемся. А пока задерните, пожалуйста, штору. Начинает темнеть.
– Вот это правильно, – согласился Алексей.
Через пятнадцать минут стол был накрыт, чай заварен, пряники ссыпаны в глубокую тарелку, а Касатонова, Алексей и Гордюхин, расположившись вокруг низкого журнального столика, приступили наконец к чаепитию.
– Так что там у вас с женской логикой, Николай Степанович? – спросила Касатонова. – Обещали?
