решаемы… Даже легко решаемы. Но кто станет стараться ради хунвейбина с двумя автоматами? Только недостойный человек станет стараться ради хунвейбина.
Я оторвался от бутылки, протянул Саиду. Саид отказался. Райфайзен подошел, тоже отказался. Я допил. Потом понял, что не предложил Абдулле.
— Извини, хозяин. Не в форме я.
— Ничего! — махнул рукой Абдулла. — Я непьющий, это для гостей. Ты отдыхай, покури вот, американские.
Закурили все, и мне так хорошо, тепло стало. Я голову на стол опустил и сижу тихонько, а друзья мои разговаривают.
— Господин дервиш, — это Райфайзен. — Мы оказались в затруднительном положении. Самым предпочтительным вариантом для нас было бы покинуть Афганистан. И вообще Азию. Мы имеем некоторую информацию, что вы способны оказать нам некоторую помощь.
— Некоторым образом, — это Саид влез.
— Так вот, мы готовы оплатить ваши услуги. После того как окажемся в Европе, разумеется. В наличии у меня средств можете не сомневаться, хотя каких-либо гарантий я сейчас не могу вам представить. Ведь чек вас не устроит?
— Как знать, — говорит Абдулла. — Как знать. Какой чек, что ты предложишь вместо чека… Вопрос пока такой: кто такой Мафин? Молчите? Хорошо. Все очень просто: мне дорога моя репутация. Люди здесь меня уважают…
Саид хохотнул. Веселый парень Саид.
— Да-да уважают! Потому что без меня им давно хана. Я их благодетель. Но людям будет неприятно узнать, что у их благодетеля есть свои слабости. Хотя, что может быть проще?
— Проще, — говорит Саид, — дать нам одежду и прицепить к ближайшему каравану. Причем заметь — ты нас проводишь.
— Прекрати хамить, а? — обиделся Абдулла. Я хотел его попросить, чтоб он не обижался, но поленился. — Я здесь сижу с вами только затем чтобы узнать, какая падла про меня гадости рассказывает. Вы говорите — и вечером будете где вам надо, и чек принимаю. Вы молчите — и можете сразу уходить и не терять время. Так со мной не разговаривают. Ты меня понял? Эй!
Он стал меня тормошить. Я поднял голову, хотел затянуться, но сигарета погасла. У Абдуллы зрачки как будто из черного какого-то металла и мелко-мелко дрожат. У меня голова куда-то вбок повалилась.
— Смотри мне в глаза! — кричит Абдулла.
Абдулла — хороший мужик, я хотел так и сделать, но когда голову стал поднимать, не смог остановить. Голова пошла по кругу, потянула меня за собой, и я упал с лавки. Так было даже лучше — ноги на лавке, голова на траве. Мне не хотелось закладывать Самаркандыча, Абдулла — суровый мужик, хоть и хороший. Но и Абдуллу обижать тоже не хотелось.
— Абдулла, не сердись, но тебе его все равно не достать. Он же мертвый ишак.
— Не бывает таких мертвых ишаков, — важно сказал дервиш, — которых нельзя было бы сделать еще мертвее.
Он уселся на лавку, сбросив с нее мои ноги, и стал крутить ладонями. Все завертелось вокруг нас и ладоней, я попробовал приподняться, чтоб не так тошнило, но не понял — получилось или нет. Вокруг летали какие-то цветные линии, кусочки, а потом вдруг стали собираться как мозаика и получилась комната с обоями в цветочек и тем самым столом, за которым сидел Апулей Самаркандович. Но самого его не было. Еще в комнате была дверь, белая, как у нас в школе, только чистая. За дверью раздались шаги. Абдулла выхватил откуда-то здоровенный тесак и встал за открывающуюся дверь, страшно на меня поглядев. Я хотел уже крикнуть, чтобы предупредить осла, но в комнату вошли Сука-суккубша и покойный узбек с перевязанной головой. Оба радостно мне улыбались.
Я тоже быстрее стал им улыбаться, пока Абдулла обоих не зарезал. Сука немного удивилась, что я ей так рад, и говорит:
— Мао, ты чего так сияешь? Никак потенция подросла? Соскучился?
Я молчу, жду Абдуллу. Но он из-за двери не выходит, как провалился там. Я тогда встал с ковра, на котором лежал, и стал пятиться. И улыбаюсь. Суке это понравилось и она, лапы волосатые растопырив, за мной пошла. Так я пятился, пока спиной в стол Апулея не уперся. Тогда я, чтобы обстановку разрядить, спрашиваю узбека:
— А тебе-то чего от меня нужно?
— Как чего? Ты меня погубил, я теперь тебя погубить хочу. Я, уважаемый, сам человек не злой, но ты меня обидел и семью мою.
— Не отвлекайся, — говорит Сука, — полезай, солнце мое, на стол.
Я решил, что на стол стоит залезть, все-таки она в лицо дышать не будет, но только ногу наверх забросил, как меня повело, и я свалился. Хорошая водка у дервиша. Сука запах унюхала, расстроилась и стала меня пьяницей ругать. Тут, говорит, придется теперь повозиться. И сказала, чтоб узбек дверь закрыл. Он закрыл, а там Абдулла с тесаком и бешеными глазами. Но узбек не испугался.
— Убери железку, правоверный, я же и так мертвый!
— Это не железка, — говорит Абдулла, а сам, видать, не знает, что теперь делать. — Это астральный клинок из сокровищницы нибелунгов. Режет по мертвому, как по живому. Отойди на три шага и ляг на пол.
Узбек засомневался, посмотрел на Суку. Сука нахмурилась:
— Тебе, козлу, что здесь нужно?
— Мне нужен мертвый ишак по фамилии Мафин. Он меня сдал живым, джяляб.
— В своем праве ишак! — прикрикнула на него Сука. — И ты меня не джялябь! Ишак в Канцелярии работает, а если мертвому поручено вмешаться, может вмешиваться, и не моги мешать, недоучка! Иди прочь!
Абдулла заменжевался сразу. Видимо, осла ему очень хотелось порешить, сильно задел я его с порнухой, но Сука для него — авторитет. Посмотрел на меня, развел руками — извини мол, — ножик свой спрятал и исчез, только ладошками махнул.
— А в самом деле, где ишак? — тут же забеспокоилась Сука. — Я по следу шла, увлеклась, а теперь чувствую — тут и правда ишаком пахнет. Это же его кабинет. Иди-ка, Борхонджон, за дверью постой.
Борхонджон вышел. И не успела за ним дверь закрыться, как из-под стола вылез Апулей и засветил копытом в затылок не успевшей обернуться Суке. Она молча повалилась на пол, как спать, а Самаркандыч поднял меня аккуратно, поставил. Поддержал, снова поставил. Потом посадил на стол, задрал мне легонько веко и рассмотрел зачем-то зрачок. Покачал головой.
— Никакой у тебя культуры пития, друг мой Мао.
— Спасибо, что выручил. А я думал, тебя на реинкарнацию пустили.
— Скорее на колбасу тут пустят… — нахмурился мертвый ишак. — Вот что, передай своему толстяку вот такую бумажку и скажи, что, если будет себя хреново вести, ночными кошмарами дело не ограничится. Запомнил? Держись Райфайзена, он малый не дурак, с интеллектом. Домой только не возвращайся, посадят ведь.
— Да нет у меня дома, Апулей! — Я хотел ему все про себя рассказать, но он тронул меня за щеку, и я проснулся в лопухах около столика и лавки. Когда я открыл глаза, Саид и Райфайзен заулыбались, а Абдулла испугался.
— Ну вот! — говорит Саид. — Я же говорю, просто обожрался. Иди-ка, Мао, в уголок, два пальца в горло сунь.
— Спасибо, Саид, не нужно. Я вот Абдулле бумажку принес одну.
Разжимаю кулак, где у меня клочок бумаги оказался, протягиваю Абдулле. Он смотрит, а бумага разворачивается сама. Он читает, я даже вижу, как глаза его по строчкам бегают. Райфайзен тоже хотел почитать, потянулся, но тут бумага вспыхнула синим огнем и сразу вся сгорела. Я даже обжечься не успел. Райфайзен на меня уставился, Саид присвистнул, а Абдулла встал, одежку у себя на брюхе расправил и важно так говорит:
— Слушаю и повинуюсь. Называйте адрес.
Саид говорит:
