нажал. Дверь открылась — и я упал в квартиру.
Надо мной склонилась Сью:
— Тебя Джек прислал? — прошептала она.
— Ага. Ему бы выпить.
— Плохо? Я сейчас. Я сейчас отнесу ему таблеток, — и она быстренько пробежала в комнату и обратно.
Когда за ней захлопнулась дверь, из комнаты раздался скрипучий голос похмельного Тома:
— Сью? Где ты, Сью?
Я пополз искать холодильник. В глазах было темно, в голове звук, как когда вагоны на горке башмаками останавливают, все рушилось, времени почти не осталось. Я не нашел холодильник, а уперся головой в какой-то шкафчик. Почти без надежды открыл, а там… Там они и стояли. Я взял наугад, оказалось что-то сладкое, но все равно сразу посветлело. Там же в шкафчике я нашел надкушенное яблоко, дело пошло совсем хорошо. Скоро я смог встать, оглянулся — позади постель Тома. Том смотрит на меня одним глазом в глазе мука. Я нашел коричневую настойку, которую они в Америке чаще всего пьют стакан, выпил, снова налил и принес Тому. Том застонал:
— Нет… Меня стошнит…
— А ты не тошнись! — я-то знаю, как надо. — Ты сдержись и полегчает.
Я посадил его и заставил выпить. Это нетрудно сделать человеку, который спас мир только что. Том выпучил глаза, у него в горле забулькало, он вывернулся и упал на живот. Но я перевернул его на спину, а когда брызнуло из горла, прижал ему к лицу подушку. Он вырывался, но потом притих. Я снял подушку, вернулся к шкафчику, взял еще стакан и налил нам обоим, нашел сигареты и закурил две. Тому стало легче — он сам сел и мотал головой.
— Ты меня чуть не убил… Я уже почти умер…
— А как ты думал? — говорю. — Жить — это не просто. Жить — это даже больно иногда, — я могу иногда сказать красиво, особенно если жизнь на глазах налаживается.
Том сперва все отнекивался, но я чувствовал, что надо курс лечения закончить. Мы с ним выпили всю эту бутылку за час с небольшим, и он до того поправился, что захотел есть. Я вспомнил, что в своих заботах о мире тоже не завтракал, пошел и первый раз в жизни сделал яичницу. Раньше как-то не получалось — то сковородки не было, то огня, а чаще всего яиц. Оказывается, когда сам делаешь яичницу, то не так вкусно получается, как если кто-то другой. Том тоже сказал, что несоленая получилась и с дымком. Но я думаю, это просто яйца были несоленые. Хоть и странно: три десятка — и все несоленые. Мы поели и стали курить, и тут раздался выстрел. Я много слышал выстрелов за последние дни, поэтому сразу понял, что стреляют, хоть это и было в Готвальдовой квартире. Том мне как раз стал рассказывать, какая Сьюзен потаскуха, — до этого он все вокруг ходил, никак не мог решиться рассказать. Я не возражал: мне какая разница, что слушать? Да и вообще, когда все вокруг не успеют выпить, сразу начинают друг на друга жаловаться, так чего же от бедного Тома ждать. И вот на словах «и еще этот ваш брат, шустрый который» раздался выстрел. Я так сразу и догадался, что с Саидом что-то не так. То ли он кого-то пристрелил, то ли его. Быстренько открыл новую бутылку и побежал, даже Тому не налил.
14
А дверь к нам уже нараспашку. Я вбежал и сразу в ту комнату, что ближе, а там дверь не поддается, кто-то придерживает. Я отскочил, бутылку за шкаф поставил и с разбегу об дверь ударился, в комнате кто- то взвизгнул, дверь отворилась. Я сунулся туда, а это Саид Сьюзен к двери прислонил, теперь они на полу без трусов барахтаются.
— Вы что, опять? Надоели уже. А стреляли зачем?
— Баранья ты башка, — ворчит Саид, прикладывая платок Сьюзи к разбитому носу. — Я что, садист какой, в женщин стрелять? Не знаю, Фрэнк, наверно, или Мария, посмотри в той комнате. Только не сболтни Марии чего!
— Ааа… Ты ее боишься… — всхлипнула Сью.
— А они тут откуда уже? — удивился я и закрыл дверь.
Достал свою бутылку, отхлебнул и, уже спокойный, вошел в другую комнату. Посередине лежал Райфайзен с половиной лица, весь в крови, не двигаясь. Рядом на коленях стояла Мария и протирала подолом большущий револьвер, над ней пританцовывал Фрэнк. То есть мне сперва показалось, что он пританцовывал, а вообще-то он трясся так. А на кровати сидел Филипп. Он помахал мне рукой:
— Смотри, до чего наш бедняга доигрался…
— Стоять! Всем стоять! — раздался крик, когда я хотел подойти поближе. Оказывается, за дверью притаился спортсмен Ричи, с таким же большим револьвером, как у Марии.
Я встал, конечно. Отхлебнул.
— Он живой?
— Дурак, что ли? — оглянулась на меня Мария. — Полковник Кольт в упор не облажается.
— Ты понимаешь… — Фрэнк быстро подошел ко мне и оперся о мое плечо. — Ты понимаешь… Мы приехали… Мы хотели, чтобы завтра, когда противник мой будет новый парк открывать, ленточку резать, чтобы он порезался… Он крови боится и наверняка упал бы в обморок, это очень полезно нам, а с ним такое уже бывало… А Джек сказал, когда посчитал все, сказал, что мне нужно голым по улице пройти, хотя бы в маске… В прошлый раз только зубы не почистить, а теперь голым на улицу… И я… Я ему не поверил…
— Ричи, возьми кольт и убирайся с ним за город, там разберешь и утопишь. Прямо сейчас, — сказала Мария.
Ричи нерешительно потоптался, потом запихал себе под пиджак оба револьвера и убежал. Фрэнк и не заметил. А я заметил, что сумка с деньгами у Марии на боку.
— И вот я не поверил… А Джек сказал: могу доказать… Он опять считал, а потом облился кофе и сказал, что сейчас ему позвонят… И ему позвонили. Но ошиблись номером, понимаешь? Я не поверил поэтому. А Джек тогда посчитал снова и достал из кольта Марии пять пуль. Крутанул барабан как в русской рулетке, только это наоборот… То есть не наоборот… — у Фрэнка по щекам текли слезы.
Хороший парень Фрэнк, чувствительный. Я дал ему выпить, несколько глотков всего, потому что сам был растревожен. Мария прошлась туда-сюда, платочком пыль посмахивала, потом говорит:
— К вам ворвался грабитель. Он пытался вымогать у Джека деньги, направил на него пистолет, а потом рука его дрогнула. Грабитель убежал, ничего не взяв. Ясно?
— Так что же, Фрэнк мне наврал, что ли? — не понял я.
Мария оглядела меня с ног до головы, хотела что-то сказать, но тут в комнату заглянул Саид:
— Что случилось-то? Ох, шайтан…
— Объясни ему, — Мария шлепнула Фрэнка по щеке. — И особенно объясни — ни тебя, ни меня здесь не было! Я скоро.
И она вышла, утащив за собой Саида. Филипп спрыгнул с кровати и, осторожно переступая через лужицы крови, подошел к Райфайзену. Он стал рыться у него в карманах, нашел немного денег и сигареты, забрал. Потом подошел ко мне:
— Нас тут двое, Мао, кто с головой на плечах. Какая полиция? Документов нет у нас, пусть-ка Фрэнк даст нам денег — и тихо разойдемся. Райфайзена мне жаль, можно вечером похоронить на газоне, между кустов. Но лучше просто положить на улице — полиция его без нас лучше похоронит, они умеют.
— Мао? — удивился Фрэнк. — А почему документов нет? Ох. Вы — китайские шпионы?
— Вот-вот, — сказал Филипп. — Так и влипнем, сожгут нас на электрическом стуле. За то, что не достигли точки покоя.
— Ты не кипятись, — говорю я Филиппу. — Иди лучше травы покури, тебя успокаивает. Райфайзен все-таки не чужой, надо с ним по-человечески. Сью попросим, все устроится. А ты, Фрэнк, и правда — дай денег-то на похороны!
— Конечно, — сказал Фрэнк. — Конечно. Вот только Мария куда-то ушла. И главное — как бы там ни было, никто не должен узнать, что мы здесь были. И что имели дело со шпионами. Не губите меня, ребята.
