— Ты думаешь только о деньгах! — возмутился Саид. — Для тебя люди — ничто, тьфу!
— Можно я его ударю? — прибежал тут же Фрэнк.
— Нет, — сказала Мария и немного смягчилась к Саиду, наверное, из-за растущей у него на лбу шишки. — Вот что, Джек, если хочешь нормально поговорить, идем в другую комнату, и сперва ты мне все расскажешь. Только правду, мне надоела ложь!
— Правда — частный случай лжи, — очнулся на секунду Филипп.
Саид встал, и теперь Мария его не ударила. Сьюзен постаралась удержать его за руку, но он мягко вырвался. Фрэнк жалобно сказал:
— Оставь мне хоть пистолет!..
— Да ты посмотри на них. И так управишься, — ответила Мария уже из коридора.
— Их не будет с полчаса как минимум, — я как раз прикончил бутылку и постарался сосредоточиться. — Фрэнк, ты деньги не досчитал, давай помогу.
— Отстань. А почему полчаса, почему так долго?
— Это как минимум, — уверил я его и для виду покосился на компас. — Меньше у него не получается. Мне-то ты веришь?
Фрэнк постоял-постоял, да и выбежал из комнаты, а за ним тут же поскакала Сьюзен. Я подошел к кучке денег и набил себе в карманы сколько можно, чтобы не очень заметно было, в трусы тоже положил. Потом занялся Филиппом, самому ему было все равно. Он сказал:
— Пища — это голод со спины. Спина — это отвернувшееся лицо.
— Нет, ты с затылком путаешь, — поправил я его.
— Да. Пища — затылок лица голода.
За дверью орали на четыре голоса. Я вдруг вспомнил об Ойхо и Книгах. Если они еще здесь, то это проклятие еще довлеет. Я прошел по комнате и легко Книги нашел, они лежали на подоконнике, за шторой. Я быстро открыл окно и вышвырнул Книги наружу.
— Теперь все будет хорошо, — сказал я Филиппу.
Филипп мне очередной гадостью ответить не успел, потому что за дверью вдруг заорали так, что мы оба сразу поняли: это американские полицейские. Скоро полицейские стали нам кричать через дверь, чтобы мы сдавались, а то они будут стрелять. Я сказал, что мы сдаемся. Тогда они попросили нас лечь на пол и распластаться. Я распластал Филиппа, который снова расхихикался, лег сам и сказал, что мы готовы. Полицейские немного покопались, потом с ревом вбежали и стали пинать нас ногами. Потом они завернули нам руки за спины, надели наручники, обыскали и украли все деньги. Может, я зря Книги выбросил?
Потом нас подняли и отвели в другую комнату, там уже стояли все остальные. Фрэнк пытался объяснить полицейским, что его нельзя задерживать, хотя, кто он такой, он сейчас не скажет; Сьюзен плакала с каменным лицом; Саиду со свежеразбитым лицом было все равно; Мария была без лифчика и в блузке нараспашку. Полицейские очень забавлялись Марией и не разрешали ей отвернуться к стене. Потом один полицейский крикнул:
— Запускай! — и в комнату понабежала целая орава людей с фотоаппаратами. Они стали фотографировать, галдеть и ко всем приставать. Полицейские терпели это минут пять, а потом всех выгнали. В образовавшейся тишине Фрэнк сказал:
— Ну вот что, раз уж так все случилось, я заявляю, что группу китайских шпионов раскрыл я.
— Ни фига, — в комнату заглянул из коридора Том с сигарой в зубах. — Какая бы тут группа ни была, первым стукнул я, и вся честь мне. Я книгу буду писать, слышишь, Фрэнк? В основном про тебя и твоих друзей. Не этих. Ты знаешь каких.
— Не будь идиотом! — возмутился Фрэнк. — Нас обоих найдут на дне!
— А ты не подкладывай мою жену кому попало!
— Прости, Джек, это я во всем виновата! — завопила Сьюзен и хотела, наверное, обняться с Саидом, но руки у обоих были за спиной, и Саид от толчка повалился на пол.
Мне вдруг страшно захотелось есть, и я понял, что обеда не будет. А то вдруг и ужина. Я даже спросил у полицейского, будут ли нас кормить. Он сказал, что лично он бы нас просто побросал в окно, потому что от китайцев нигде не продохнуть, от ублюдков желтопузых, но, видимо, в конце концов покормят, потому что мир катится к чертям. А вот лично он заставил бы нас жрать друг друга, проклятых узкоглазых коммуняк. Я немного успокоился. Вроде и желудок мой тоже. И вредный Том ушел, перестал мозолить мне глаза. Но тут Филипп стал мне нашептывать на ухо:
— Говорил я, надо уходить, а теперь нас поджарят.
Полицейские стукнули его дубинкой, потом немного постучали и всех остальных, а потом повели нас вниз по лестнице. Когда мы вышли из подъезда, там была целая толпа, и нас опять фотографировали, но полицейские быстро загнали нас в большой автобус без окон. Нас рассадили по лавкам, наручники перезастегнули так, чтобы они еще за специальные кольца держались, и мы поехали. Ехали часа три, водитель громко жаловался на пробки, а ведь полицейским за рулем не положено пить. Я пытался спать, Филипп спал, а остальные все тихо переругивались между собой и громко с полицейскими. Я не вслушивался. Очень хотелось повидать хоть Цуруля, если уж Апулей далеко в зоопарке, но даже просто уснуть толком не получилось. Только время потерял.
Мы приехали на аэродром. Я обрадовался, потому что люблю летать на самолетах. Там повсюду стояли солдаты, но на наших непохожие. Эти были модно одетые, чистые, даже не в сапогах, а в ботинках. Я спросил полицейских:
— Чего это вы нас, в армию забираете?
— Это не армия, — сказал он, оскалясь на этих солдат. — Это хуже. Лучше тебе было бы из окна выпрыгнуть. Так что держись, парень, хоть ты и шпион, я тебе сочувствую. Пошел! — и он пинком выбросил меня из машины.
Около солдат откуда-то оказался человек в черном костюме. Он поглядывал то в бумажку в руке, то на нас и потом показал солдатам на Сью и Фрэнка:
— Этих двоих в комендатуру. Они не полетят, мы их знаем.
— А меня! — крикнула Мария, на которую пялились все солдаты. — Меня вы тогда тоже знаете!
— На вас распоряжения не было. Все, уводите.
— Джек! — кричала Сьюзен и бросалась грудью на дула автоматов, когда нас разводили в разные стороны.
— Пока, Сью, — сказал не оборачиваясь Саид, он выглядел очень уставшим.
— Который самолет наш? — спросил я парня в черном.
— Вон тот, с надписью «Южноатлантические авиалинии». Только без глупостей, мы вас все равно не застрелим, приказ был очень жестким.
— Сволочи, — сказала Мария. — Да здравствует свободная Панама! Долой империализм! С Троцким — победим!
— Ну не надо кричать, — попросил ее Саид. — Попроси лучше, чтоб тебя застегнули.
— Что, тебе уже не нравится? Слабак! А мне нечего скрывать! — не унималась Мария. — Мои руки связаны, но мой голос свободен! Пусть будет стыдно палачам свободного народа!
— А нас в самолете покормят? — спросил я опять парня.
— Обязательно. На «Южноатлантических линиях» кормят вполне прилично каждые три часа полета. А ты, я вижу, приятный малый! Тогда, знаешь что? О спиртном даже не спрашивай, не хочу тебя расстраивать, — и он весело мне подмигнул.
Когда мы подошли к самолету и стали вместе с солдатами подниматься по трапу, нам навстречу выглянул толстяк в белой рубашке и галстуке.
— Как они, Фокс, не капризные? Можно с них наручники снять, когда в клетку запрем? Не очень-то хочется водить их в сортир, а так поставим туда ведерко и вся недолга.
— Нормальные ребята! — улыбнулся Фокс. — Трое из красного Китая, по линии влияния на свободные выборы, и одна марксистская партизанка-двурушница. Я думаю, наручники можно снять. Воспитанные люди, не убийцы какие-нибудь.
