что фамилия генерала произведет впечатление на Шаланду и тот возьмет да и отпустит. Однако, Пафнутьев ухватился за эти слова, вписал их в протокол, чуть ли не силой заставил Жехова подписать, уговорил поставить подпись и Шаланду. Деньги Жехова оставил в отделении вместе с паспортом, а удостоверение и записную книжку с телефонами захватил с собой. Жехов смотрел на его действия с легкой снисходительностью, будто был у него козырь, перебивающий всю эту следовательскую суету. Но Пафнутьева его взгляды не трогали, он понимал – у генерала прокол.
– Послушай, Шаланда, – обратился Пафнутьев к капитану, – просьба – в кутузку до утра. До полной проверки данных. И главное – ни в коем случае, повторяю – ни в коем случае он не должен ни с кем связываться.
– А если о нем спросят?
– О нем не спросят, потому что никто не знает, где он находится. Да и некому о нем спрашивать. Бандит-одиночка. Что тебя смущает?
– Видишь ли, он упомянул генерала…
– А завтра назовет Президента!
– Колов ближе…
– Сдашь дежурство – доложишь. Как положено. Я ни к чему тебя не склоняю. Наоборот, делаю все, чтобы малейшее нарушение не просочилось в наши действия.
– Это меня и смущает, – признался Шаланда, бросив на Пафнутьева осторожный взгляд из-под пухлых век.
– Ну и пусть смущает! Девиц вон тоже многое смущает, а потом проходит. Смущение – это такое чувство, которое не может находиться в организме слишком долго. К утру отпустит.
Когда Пафнутьев ушел, Шаланда посидел в задумчивости над записью в журнале, которую сделал сам, с досадой вспомнил, что Пафнутьев унес протоколы и на них стоят его подписи. Что-то терзало Шаланду, он все сильнее ощущал раздражающее беспокойство. Поведение Пафнутьева явно выходило за рамки обычного задержания. Покряхтев, Шаланда тяжело поднялся и направился к камере – захотелось взглянуть на задержанного. Тот сидел в конце коридора, отгороженного от остального помещения стальной решеткой. Увидев Шаланду, Жехов поднялся.
– Капитан, слушай меня внимательно… При том мудаке я не мог всего сказать…
– Говори, – Шаланда, наклонив голову вперед, внимательно рассматривал носки своих ботинок.
– Подойди ближе, я не могу кричать… Немедленно свяжи меня с начальником милиции.
– Зачем?
– Надо. Понял? Надо.
– Вот завтра сдам дежурство и связывайся с кем хочешь, – Шаланда повернулся и уже зашагал было по коридору, но его остановил свистящий шепот Жехова.
– Капитан, ты сгоришь!
– Рабочий день у начальства кончился. Его уже нет на месте. Связаться с ним невозможно, – Шаланда стоял полуобернувшись к задержанному.
– Позвони домой!
– Мне не положено знать его домашний номер, – широкое лицо Шаланды выражало в этот момент сложные чувства. Он уже понимал, что дело куда сложнее, чем ему показалось вначале. Да еще его подпись на протоколах, с которыми ушел Пафнутьев, будь он проклят!
– Я дам тебе номер его домашнего телефона, – сказал Жехов.
– Не положено звонить по домашнему, понимаешь? – он подошел к самой решетке. – Не положено. Каждый должен знать свое место.
– Капитан, послушай… Если Колов узнает, что ты мог и не связал меня с ним… Он тебя размажет по этим стенам. Допусти к телефону, говорить буду я. Уложусь в одну минуту. Скажу, что сижу в твоем отделении, под твоим присмотром. И все.
– А следователь предупреждал, чтобы я ни с кем тебя не связывал… Ведь не зря же он предупреждал! – медленно сдавался Шаланда.
– Дерьмо он, а не следователь! Пойми, мне надо связаться не с бабой, не с рестораном! А с генералом Коловым! С твоим же начальством! И с моим! Ты это можешь понять?!
– Добре, – сказал Шаланда. – Набрать номер телефона… Позволю. Но говорить не буду. Если услышу, что разговор не тот… Связь прекращу.
– Ладно, открывай. Хватит трепаться, – нетерпеливо сказал Жехов.
Часть вторая
Кто есть кто?
Андрей с облегчением проводил взглядом уехавших ребят. Клубы пыли еще долго стояли над дорогой красноватыми, окрашенными закатом глыбами. К вечеру пыль остыла, но поднималась в воздух также легко и невесомо. Андрей видел, что ребята уезжали с явной поспешностью. Не только он был в шоке, им тоже требовалось время, чтобы прийти в себя.
Вслушиваясь в лязг цепи, которую он продевал сквозь прутья ворот, Андрей как никогда раньше ощутил свое одиночество. От низкого солнца, лежавшего на горизонте, стены конторы казались вымазанными в красноватые пятна. Что-то раздражало Андрея в этих пятнах, видеть их было неприятно и он вошел внутрь. Кривоватый коридор, пыль на полу, шелушащиеся стены, когда-то выкрашенные масляной краской, жиденькие двери… Последнюю комнату заняли Махнач и Феклисов, иногда оставаясь здесь на ночь. Подгайцев не возражал – и охрана надежная, и люди под рукой.
Поколебавшись, Андрей запер дверь не только на ключ, но и засунул в ручку подвернувшуюся швабру – теперь сюда никто не сможет войти. Постоял, прислушиваясь, привыкая к тишине. Взгляд его упал на электрический счетчик. Колесико его медленно вращалось. Это насторожило Андрея, он вспомнил, как восторженно Заварзин относился ко всевозможным штучкам вроде магнитофонов, передатчиков, телефонов с самописцами… Подставив табуретку, он выкрутил одну пробку. Колесико остановилось, лампочка на длинном шнуре погасла. Вздрогнул, словно поперхнувшись, холодильник. Обойдя еще раз всю контору и убедившись, что он один во всем здании, Андрей прошел в приемную и присел к телефону.
Диск скрипел, заклинивался, приходилось силой возвращать его в исходное положение, но номер набрался.
– Света? Привет. Как поживаешь?
– Ты куда пропал? Мать не знает, никто не знает… У тебя что-то случилось? – у Светы был низковатый голос, Андрей хорошо узнавал его по телефону. Рыжеватая, с чуть припухшими веками, которые придавали ей слегка сонное выражение, и джинсы он представил, и голубую рубашку мужского покроя… – Андрей! Ты слышишь меня? Что случилось?
– Да, так… Небольшая неприятность. Ты можешь приехать на мою новую работу?
– Так ты там… А почему бы тебе оттуда не уехать? Или тебя еще и ночным сторожем определили? Бешеные деньги будешь получать?
– Света, слушай меня внимательно… Я крепко влип. По самому большому счету.
– Сильней не бывает? – он понял, что девушка улыбается.
– Да, можно и так сказать. Сильней не бывает. Приезжай. Садись на мотоцикл и дуй сюда, как можно скорее.
– Даже так… Тебе паршиво?
– Хуже не бывает.
– Ни фига себе! Что-нибудь связанное с твоими новыми приятелями? Я была права?
– Да.
– Полностью? – она никак не могла проникнуться ощущением беды. Слишком безоблачными были их отношения до сих пор, да и жизнь в общем-то шла без больших осложнений.
– Все хуже, чем тебе казалось.
