– Понятно, – кивнул Генрих. – Ну что ж, пойдемте в рубку.
Люк в стене (не тот, что ведет в вакуум, а другой) больше не был заперт. Когда Генрих к нему приблизился, он с легким шипением уполз в стену. Открылся узкий и низкий коридор.
Коридор был очень коротким, всего метров пять в длину. Дверей в нем было три – по одной в каждом торце и еще одна в середине. Средняя дверь открывалась в жилой отсек, левая – в рубку, если верить кораблю, а правая…
– Что справа? – спросил я.
– Рекреационная зона, – ответил корабль.
– Каков запас автономности? – спросил Генрих.
– Неограничен.
Мне показалось, что в голосе корабля прозвучали нотки гордости. Ерунда, конечно, на самом деле компьютеры не могут испытывать эмоций, даже такие сложные и быстродействующие, как бортовой компьютер большого корабля.
– На борту есть оранжереи? – спросил Генрих.
– Нет, – ответил корабль.
Теперь в его голосе точно не было эмоций.
– Но ты только что сказал, что запас автономности неограничен, – сказал Генрих. – Если на борту нет оранжерей, то откуда берется еда для экипажа?
– При наличии экипажа на борту запас автономности составляет тридцать суток, – сообщил корабль.
– А наша миссия сколько времени займет? – поинтересовался Генрих.
– Девять суток.
– Это ожидаемое время или максимальное?
– И то, и другое. Если возникнут непредвиденные сложности, время миссии может быть сокращено.
– Понятно, – сказал Генрих.
Как раз в этот момент он приблизился к люку рубки и тот распахнулся. Генрих странно хмыкнул и сказал, непонятно к чему:
– Бедненько, но чистенько.
Он посторонился, я вплыл в рубку вслед за ним, окинул рубку взглядом и сразу понял, что он имел ввиду.
Рубка представляла собой совсем маленькое помещение, кубометров примерно на пятнадцать, внутреннее убранство ограничивалось тремя то ли креслами то ли лежаками со шлемами виртуалки на подголовниках. Похоже, управление кораблем полностью виртуальное, никаких обзорных экранов и приборных панелей, как в фильмах, здесь предусмотрено не было.
– Ну что ж, посмотрим, что здесь как, – пробормотал Генрих и стал усаживаться в среднее кресло из трех.
Из потолка зазвучал голос корабля:
– Зафиксирована исключительная ситуация, – сообщил он. – Неизвестно имя бортинженера.
Мы с Генрихом озадаченно переглянулись.
– А кто из нас бортинженер? – спросил Генрих.
– Ты, – ответил корабль.
– Генрих Кобрак, – представился Генрих.
– Генрих, твой ложемент справа, – сказал корабль.
Слово-то какое придумали – ложемент.
– Извини, – сказал Генрих и переместился в правый… гм… ложемент.
– А кто капитан? – спросил я. – Я?
– Ты, – подтвердил корабль. – Твое имя тоже неизвестно.
Я с трудом подавил вертящийся на языке вопрос – с каких это пор я вдруг стал капитаном? Неужто ошибка в операционной системе? Нет, этот вопрос лучше не задавать, а то вдруг корабль задумается над ним слишком серьезно и подумает: «И действительно, почему я считаю этого типа капитаном?» Нет уж, пусть лучше он не задумывается.
– Алекс Магнум, – представился я. – А это, – я указал на Машу, – Маша Грибоедова.
– Мария Грибоедова, – поправила меня Маша. – Мое полное имя звучит именно так.
Я занял средний ложемент и, похоже, не ошибся, по крайней мере, корабль ничего не сказал. Маша разместилась слева.
– Ну что же, – сказал Генрих, – давайте наденем шлемы и посмотрим, в какое дерьмо мы вляпались. Маша, помолись.
Маша перекрестилась и забормотала что-то неразборчивое.
