рыданий не могла ничего вымолвить. Мария постаралась вложить в свои слова всю теплоту, все сострадание, которое чувствовала к бедной девочке:
– Перлита, я знаю, ты страдаешь, ты мучаешься, но поверь мне, все совсем не так, как сказал тебе Маркое! Найди его!.. Если в самом деле любишь… найди! Ты все поймешь сама. Я знаю, что говорю…
Все, что происходило в Мехико, было настолько серьезным, что Мария после телефонных разговоров никак не могла прийти в себя, ее знобило, у нее разболелась голова. Как плохо, что она так далеко от своих близких! А Маркое?.. Он все это придумал, потому что… умирает. Умирает от своей ужасной болезни – лейкемии. Они с Виктором знали тайну Маркоса, но теперь и донья Мати, и Перлита должны узнать правду. И не от нее, не от Виктора – от самого Маркоса. Он должен сам сказать Перлите. Но как это устроить? Как?..
Глава 51
Мария снова сняла трубку. Теперь она набрала номер Виктора. Как забилось ее бедное сердце, когда на другом конце земли раздался его голос:
– Мария! Я думал, ты никогда больше не захочешь говорить со мной!
– Все так серьезно, Виктор! Я совсем не о тебе, не обо мне – о Маркосе и Перлите… Я знаю, что творится у вас в доме, я звонила…
– Хоть это нас еще объединяет. – Голос Виктора звучал невыразимо грустно…
– Виктор! Нельзя оставлять Маркоса одного! Нужно сказать правду Перлите…
– Не волнуйся, Мария, я скажу Перлите, если Маркосу будет трудно это сделать. И брата я не оставлю…
Мария понимала, какую тяжелую миссию взял на себя Виктор. А как тяжело будет узнать матери, донье Мати, о том, что дни ее сына сочтены! Что он неизлечимо болен. Как это страшно, когда взрослый сын умирает на глазах у матери, когда она знает, что никогда уже не увидит его веселым, полным сил, когда он оставляет любимую жену, маленького ребенка…
От невеселых мыслей Марию оторвал Артуро д'Анхиле, придя, как он выразился, засвидетельствовать свое почтение. Марии был неприятен его визит, но не принять Артуро она не могла.
Д'Анхиле был как всегда элегантен. В дорогом, отлично сшитом костюме он так и излучал волны благополучия и довольства жизнью и самим собой. Он пришел пригласить Марию на прогулку, чтобы познакомить со столицей. Но Марии было не до прогулок – она готовила к открытию Дома мод новую коллекцию. Артуро попытался было настаивать. Хосе Игнасио чувствовал, что матери неприятно присутствие гостя, он и сам его никогда не любил. А тут еще Артуро позволил себе пренебрежительно отозваться о Викторе, и Хосе Игнасио взорвался.
– Мама не хочет вас видеть, разве вы этого не понимаете? – подойдя к нежеланному гостю, в упор задал он вопрос. – Кроме того, вас никто не приглашал и пора уходить… И как ты, мама, терпишь любезности этого человека?!
Мария попыталась сгладить грубость сына извинениями. Артуро ничего не оставалось, как откланяться. Хосе Игнасио извиняться не собирался. Он этого хлыща не выносил.
Но Артуро недолго занимал мысли Хосе Игнасио. Хосе Игнасио спешил, его ждала Исабель. Теперь они виделись каждый день, и встречи для обоих были несказанным счастьем. Они бродили по городу и говорили обо всем на свете: о маленькой Мариите, о Лауре, Димитрии… Сейчас они вместе волновались за Марию. Уже почти три месяца она работала над своей новой коллекцией моделей. Она редко куда выходила и города пока еще толком не видела, ей было некогда, она работала.
Исабель восхищалась целеустремленностью Марии, ценила ее независимый, цельный характер. Хосе Игнасио с удовольствием рассказывал о матери, он гордился ею, был ей благодарен – всем, что у него было, он был обязан только ей. Еще он был очень привязан к крестному. О разрыве Марии и Виктора он не мог говорить без боли.
Постоянно встречая Хосе Игнасио вместе с Исабель то в кафе, то на верховой прогулке, то в саду у Пеналбертов, Ивон выходила из себя и напоминала дядюшке, что тот обещал разорить Лопесов.
– Не все сразу, племянница, не все сразу, – посмеиваясь, отвечал ей Артуро.
Артуро не оставлял Марию Лопес своим вниманием, навещал, напоминал о себе.
– Приворожила! – возмущенно говорила Лорена Ивон.
– Ничего подобного, – возражала Ивон. – Неосуществившаяся прихоть и раздраженное самолюбие.
– Те же причины, что и у тебя с Хосе Игнасио, – язвила Лорена.
– Нет, я его люблю! Я не могу без него!
– Лаура тоже его любила, и вот что из этого вышло… Так же, как страдала моя бедная Лаура…
– Нет! – взрывалась Ивон. – Ни в коем случае! И не думай сделать что-то дурное Хосе Игнасио!
– Но ты ведь хочешь, чтобы прекратились твои мучения, они и прекратятся раз и навсегда…
– Нет! – злоба душила Ивон и меняла ее хорошенькое личико до неузнаваемости. – Нет! Нет!.. Хосе Игнасио лучше не трогай! Поняла? Здесь распоряжается мой дядя! Кто тебя спас? Кто дал новые документы, благодаря которым ты скрылась от полиции, Бетина Росси? Так запомни, точно так же он может у тебя все это отнять! Так что думай, что делаешь, и будь осторожна!.. Мария – это его личное дело, но Хосе Игнасио!..
Если бы вдобавок ко всем своим тревогам и горестям Мария знала, что и здесь, в Париже, преследует ее черной тенью зловещая мстительность Лорены, вряд ли бы она так спокойно и сосредоточенно трудилась над моделями для предстоящей выставки. Омрачали ее работу по-прежнему сложные отношения с Жюстин, которая относилась к Марии все хуже и хуже. В доме Констансы она успела наслушаться о Марии всяческих сплетен и теперь открыто дерзила ей.
Мария старалась быть снисходительной к ее резкостям. Она никогда бы себе не позволила вовлечь графа де Аренсо в выяснение своих отношений с персоналом, он и так слишком много делал для предстоящего открытия, чтобы тревожить его какими-то пустяками. И все же выносить постоянную враждебность было тяжело. В один прекрасный день Жюстин заявила:
– Зря вы так стараетесь! Репутация у вас в Париже не блестящая. Сеньора Констанса позаботилась, чтобы близкие ей люди знали, с кем имеют дело. Так что предприятие ваше обречено на провал – и совершенно справедливо.
Жюстин откровенно высказала то, что многие, окружавшие Марию люди, не высказывали вслух. Мария с огорчением приняла это к сведению.
– Мне бы хотелось, чтобы вы не краснели за такого партнера, как я, граф, – обратилась она к де Аренсо, когда тот пришел осведомиться, как идут дела.
– Если я и краснею, то только от гордости, Мария. Признаться, не ждал такого высочайшего профессионализма. У меня для вас подарок… Вернее, для вашей внучки и будущего малыша…
Граф де Аренсо достал из внутреннего кармана пиджака два серебряных медальона с изображением Лурдской Божьей Матери.
– Боже, Родриго, какая прелесть! Пусть пока один носит Хосе Игнасио, а другой буду носить я сама. Благодарю, благодарю от души.
– И я буду словно бы вас всех оберегать, – с печальной нежностью ответил граф.
– Родриго, в самые трудные минуты вы поддерживали во мне надежду на лучшее, ободряли, вдохновляли, хранили мою тайну… Всему хорошему, что принес мне Париж, я обязана только вам!
Предварительная выставка моделей Марии пользовалась успехом вопреки предсказаниям Жюстин.
Граф де Аренсо сиял. Теперешний успех был заслуженным воздаянием за пройденный тернистый путь. Ему хотелось и дальше облегчить путь Марии, и, поздравив ее с успехом, он тихо сказал:
– Не отвечайте сразу. Но если вы сочтете, что вашему ребенку нужен отец, то он у него будет – самый нежный и преданный…
Вечером они скромно отпраздновали успех Марии в ресторане «Лидо», и, вернувшись домой, Мария долго не могла заснуть. Перед глазами у нее стояло доброе лицо графа де Аренсо, на груди она чувствовала холодок медальона, подаренного им, а губы ее невольно шептали: «Я так ясно слышала сегодня твой голос, Виктор!.. Вместе нам быть невозможно… Но невозможно и расстаться. Ты всегда со мной… Всегда…»
Тем же вечером, в далеком Мехико, в дом доньи Мати осторожно постучали… Не ложился спать один Виктор, он сидел, и перед его глазами вновь проходили события минувшего дня: Маркое вернулся домой, он все рассказал Перлите, и они просили друг у друга прощения… Как смотрели на Маркоса мама и Перлита,
