Банкир Козодоев с комочком русой бороды и пухлыми выбритыми щеками доверительно наклонился и зашептал:
— Деньги любят тишину, не правда ли? «Монархический проект» потребует немалых денег. Предлагаю свои услуги. Мы бы могли основать банк «Монарх», и я привлеку в него средства отечественных и зарубежных инвесторов. Олимпиада в Сочи смехотворна в сравнении с грандиозным проектом восстановления в России монархии. Предлагаю на досуге обдумать мои слова.
Прозвенел звонок. Отворились двери в черной стене, и скоро вся публика из вестибюля перешла в совершенно черный зал с черными атласными креслами. Расселась в металлическом полумраке, взирая в пустой, непроглядный зев сцены.
Алексей, усадив подле себя Марину, с беспокойством всматривался в ее близкое, матово-жемчужное лицо, волнуясь, не повредят ли ей странные эксперименты этих двух то ли режиссеров, то ли психиатров, от которых исходила потаенная угроза. Но Марина улыбалась завороженно, как будто ожидала от представления необычайных удовольствий, и Алексей успокоился.
Он почувствовал, что воздух в зале пахнет мандаринами и еще какими-то сладкими специями, корицей или гвоздикой, — видимо, это был запах рассеянного аэрозоля. Его действие он тотчас ощутил, как повышенную бодрость и свежесть, избыточность всех чувств, которым было тесно в привычном теле и которые требовали для себя большего простора, искали повода проявить себя необычным образом. Глядя на архитектора Кнорре, сидящего на соседнем ряду, Алексей вдруг понял, что Кнорре сейчас полезет в карман, вытянет клетчатый платок и станет аккуратно отирать им лоб и заостренный нос. И Кнорре действительно достал платок и принялся осторожно промокать выступивший на лице пот. Сидящая поодаль чопорная дама, приобщенная к тайноведению, с видом превосходства озиравшая зал, должна была вот-вот чихнуть. Алексей ждал, когда она потешно, по-собачьи, сморщит нос и издаст писклявый чих, и чих через минуту последовал.
Эту удивительную способность предугадывать события, опережать их по времени и ждать их наступления он объяснил действием аэрозоля, и это ощущение было волнующим. Он собирался проверить обретенную способность еще на ком-нибудь из соседей, но в глубине темной сцены зазвучала музыка, тьма стала медленно разгораться, и возник интерьер, наполненный изысканно одетыми людьми.
Шла светская вечеринка, собравшая самых модных, обожаемых публикой звезд, стилистов, кумиров шоу-бизнеса. Алексей, как ни был далек от этой вычурной, эстетизированной и капризной среды, узнавал многих знаменитостей. Известная своими неприличными выходками и скабрезным поведением, появилась телеведущая распутной молодежной программы — крупное лицо, выставленная зубастая челюсть, квадратные очки, смесь отталкивающего, грубо-животного и порочно-привлекательного, развратно- пленительного. Она энергично перемещалась, громко хохотала, показывала свои огромные белые зубы. Задевала и поддразнивала свою вечную соперницу, прелестную балерину, знаменитую театральными скандалами и скоротечными браками с миллиардерами. У балерины была высокая шея, на которой красовалась прелестная головка с огромными глазами стрекозы, и весь ее полупрозрачный наряд, просвечивающее сквозь ткань весьма плотное, мясистое тело делали ее похожей на красивое, опасное и ядовитое насекомое, способное больно язвить и жалить. Что она и делала, отвечая разящими колкостями на грубые выпады соперницы. Ведущий модного ток-шоу, комильфо, в бархатном пиджаке и шелковом галстуке, светски беседовал с модным кинорежиссером. Тот снял единственный блокбастер, а затем распродавал свой глянцевитый выбритый череп, холеные усики и смеющиеся вишневые глаза на всех рекламных щитах, от кошачьего корма до дамских прокладок. Два певца, баснословно богатые и популярные, тайно ненавидящие друг друга, обнимались и целовались. Один, сладострастный тенор, превращал свои концерты в сказочные феерии, с громадным количеством огней, спецэффектов, магических дымов, и едких, как павлиньи перья, вспышек, среди которых являлся, словно великолепный демон. Другой, обладатель оперного бельканто, белокурый красавчик, любил выступать в обществе сдобной, невероятно полной итальянки, погружая свою голову в ее необъятные груди, откуда вырывались ангельские звуки. В их дуэте присутствовало нечто порочное, запретное, словно любовные отношения между сыном и матерью, что привлекало на концерты как истинных любителей оперного пения, так и утонченных извращенцев. Модный живописец целовал руку хрупкой красавице. Живописец, принятый в европейских салонах, был славен тем, что рисовал современных деятелей, помещая их в антураж картин Веласкеса, Рафаэля, Рубенса. Так недавно он изобразил Президента Лампадникова в латах средневекового рыцаря, а прежнего Президента Долголетова в облачении венецианского дожа. Красавица, с которой он флиртовал, была любовница самого богатого человека в России, молчаливого зверька с серым косматым рыльцем, который позволял ей содержать салон авангардного искусства. Артисты, используя грим, копировали упомянутых героев, добиваясь портретного сходства.
Вначале на вечеринке танцевали, пили из стеклянных подсвеченных бокалов, обменивались поцелуями, и не только мужчины с женщинами, но и образуя нежные жеманные пары, состоящие из мужчин, и пылкие дуэты, состоящие из чувственных женщин. Дым от наркотических сигарет становился синим. Музыка теряла ритм, превращаясь в заунывное, длинное, маслянистое стенание. Танцуя и кружась, светские львицы и кумиры модных салонов начинали освобождаться от стеснявших одежд. Упал на пол бархатный пиджак телеведущего, легко соскользнуло прозрачное платье балерины, кинорежиссер оказался таким же голым, как и его череп. Теперь в слоистом дыму, поднося друг другу стеклянные сосуды с вином, кружились обнаженные тела, то свивались в пластичные сгустки, как на античных фризах, то распадались в одиноком лунатическом танце. В руках художника появилась кисть и палитра с красками. К нему приблизилась телеведущая молодежной программы, бесстыдно вращая выпуклым, с тенью пупка животом, и художник, откинув голову и прицеливаясь, несколькими сильными мазками позолотил ей лобок. Она удалилась, продолжая танцевать, и внизу живота яркий, как куполок, сверкал золотой треугольник.
Перед художником предстала балерина, приподнялась на мысках крепких ног, совершая руками волнообразные, змеевидные движения, нависая над живописцем полными круглыми грудями. Маэстро потрогал их руками, словно проверял на спелость. Одну из них покрасил желтым и оранжевым, преобразив в пухлую тыкву. Другую, с помощью темно-зеленой и изумрудной краски, разделяя их черными дугами, превратил в арбуз. Балерина, подергивая плечами, поигрывая бахчевыми культурами, поплыла к своей сопернице, и обе танцевали, целуя друг друга.
Ведущий ток-шоу показал художнику свою мускулистую спину и плотные, как у античного героя, ягодицы. Мастер быстро и жирно нарисовал на спине огромного черного паука, ведущий напрягал спину, раздвигал ягодицы, и паук шевелился, перебирал длинными членистыми лапами.
Миловидный златовласый тенор, когда его покрыли грязно-серыми пятнами, стал похож на возбужденного дворового кобелька. Второй певец, с пухлым животом и начинавшей разрастаться грудью, под кистью художника обрел желанную стройность, — алой краской ему прочертили ребра, ключицы, позвонки, прописали плечевые и берцовые кости, и красный скелет закружился, захватывая в свои объятья любовницу миллиардера, оставляя на ней липкие отпечатки.
Это был карнавал обнаженных тел, где разноцветные маски закрывали не лица, а интимные части тела. Эротический танец был полон ритуальных телодвижений, коими выкликалось верховное божество, языческий бог любви, покровитель оргий и безумных соитий. Не хватало ритуальной жертвы, которая бы своей мучительной смертью исполнила чашу сладострастия. И жертва явилась.
В руках художника появилась живая птица, лесная сойка. Ее ноги были связаны красной ленточкой, художник держал ее за крылья, и она беспомощно билась, трепетала в крепких кулаках живописца. Все окружили птицу, тянулись к ней, выдирали из нее лазурные перья. Птица жалобно пищала, мучительно верещала, а женщины и мужчины выхватывали из нее по перу, пускали на воздух. Голубые перья медленно кружились, летел розовый птичий пух, посреди которого, раскрыв желтый клюв, выпучив черные бусины глаз, содрогалась птица. Лишаясь оперенья, открывала худое, покрытое пупырышками, желтоватое тело. Балерина завела обе руки к затылку, что-то искала в своей античной прическе. Извлекла из волос булавку с бриллиантом и ловко, как богиня Артемида, вонзила острие в несчастную жертву. Пронзила насквозь. Птица дрогнула в последний раз, голова отвалилась в сторону. Мертвую птицу стали передавать друг другу, натирали себя птичьей кровью, клали себе на грудь, сжимали между колен. Слышались стоны, вопли, начиналась долгожданная оргия.
Внезапно свет померк. В тусклой мгле, над голыми, липкими телами, протянулась из конца в конец сцены голубая пульсирующая жила. Раздался треск электрического разряда. Пузыри синего огня потекли,
