что в туннеле было плотно сдавлено, медленно ползло, здесь рассыпалось и растекалось по окрестным улицам, пылило, сигналило, рокотало. В проулке, невидимая, грохотала танковая колонна. Мчался сумасшедший «бэтээр», окруженный солнечной пылью. Стоял заглохший грузовик с беженцами, шофер рылся под капотом, а женщина в яркой желтой блузке и в черном платке, поднявшись в кузове, напрягала грудь, так что отпечатывались крупные соски, голосила: «Убили Георгия, убили!»
Колонны военных грузовиков и боевых машин на въезде в село встречали офицеры штаба, измученные, потные, с красными от пыли глазами. Комбат отправился к запыленному кунгу, вокруг которого толпились офицеры, а Алексей спустился с брони, разминая затекшие ноги. В глубине машины кудахтала курица, которой еще не успели отвернуть голову. Слышались разговоры солдат. Сипловатый голос осторожно спрашивал:
— А это что за чмо нам на броню подсадили?
— А кто его знает, говорят царь какой-то, — отвечал другой голос.
— Царь Додон?
— Вроде того.
— Долдон и есть.
Комбат вернулся с тощим, щербатым подполковником, который прижал к пыльному борту карту и стал водить замусоленным пальцем по зеленым и желтым пятнам, вокруг красной горстки квадратиков, изображавших Цхинвали.
— Полгорода под контролем грузин, — устало, видимо повторяясь, втолковывал он комбату Молочникову. — Другую половину продолжают сносить из «градов». Миротворцы ведут бой в окружении. Есть потери. Осетинские ополченцы отошли на окраины. Части 58-й армии обходят город с запада, подавляют грузинскую артиллерию. Вы пройдете колонной на юго-восток, по возвышенностям, и займете рубеж у товарного рынка. Следите за воздухом. Сильное воздействие авиации. Будете работать на штабной частоте. Мой позывной: «Беркут». Как меня поняли?
— Понял, — ответил комбат.
— Тогда выдвигайтесь.
И когда Алексей снова, подтягиваясь за скобы, усаживался на броню и комбат передавал по рации команду на выдвижение, близко, за соседними домами, ударили два взрыва. Будто прокатились две пустые железные бочки. Поднялась высокая пыль и мерцала, драгоценно переливаясь на солнце. Война, навстречу которой они стремились, сама подлетела к ним.
Десантный батальон в составе двух рот двигался в вечерних предгорьях извилистой, вползавшей в расселины колонной. Алексей, сидя в головной командирской машине, оглядываясь, видел, как заостренные ромбы машин, словно бусы, охватывают холмы. То пропадают, то появляются, возникая на открытых склонах, исчезая в темно-зеленых садах. Солнце уже скрылось за горизонтом, но небо, сияющее, зеленовато-прозрачное, было полно лучей, и этот нежный, реющий, не имеющий источника свет волновал Алексея, будто в нем присутствовала весть о приближении небесного дива. Кто-то бесшумный, с прозрачными крыльями, летел в холмах, развешивал, расставлял на вершинах разноцветные светильники и лампады. Гора, уже вся в тени, темная и плоская, вдруг зажигалась алой вершиной, которая пламенела, будто прозрачный дышащий уголь. Соседняя вершина становилась вдруг золотой, словно отдергивали пыльный чехол и открывался драгоценный слиток. Рядом, как самоцвет, начинал светиться изумрудный купол, и пока восхищенный глаз не мог наглядеться на лучистый свет зеленой горы, алая вершина меркла, становилась пепельно-розовой, серой, будто фонарщик убирал с нее свой божественный светильник, переносил на другую вершину.
По пути встречались села, казавшиеся богатыми, с добротными домами и изгородями, в окружении садов, где в тяжелых сине-зеленых деревьях светились плоды, как оранжевые и красные лампочки. Было видно, что деревья отяжелели от обильного урожая, но их никто не обирал. Окна в домах были погашены, отливали темными стеклами. На улицах сел было безлюдно, и лишь на обочине слепо и недвижно застыл старик в обвислых штанах, в рыхлой рубахе навыпуск, с тоскующим, несчастным лицом. Не замечал военной колонны, смотрел куда-то вдаль, где угасала лазурная, тонущая в дымке вершина. Оттуда, из-за лазурной горы, громыхало, встряхивало воздух, катило гулкие волны звука. Алексей заметил, как с дерева, мимо которого проезжала машина, упало несколько спелых плодов.
Он почувствовал приближение темного сверканья, которое обнаружила себя вначале туманным, мерцающим сгустком, а потом длинным, режущим звуком. Звук мчался навстречу колонне, превращался в грохот и свист. Низко, выпадая из неба, пронесся самолет— стреловидные крылья, пятнистый, как у ягуара, фюзеляж, кристаллическая кабина. Звук плашмя упал на колонну, расплющил, вдавил, и Алексей глазными яблоками почувствовал давление ветра, чудовищную скорость и мощь промчавшегося небесного тела.
— Воздух! — комбат рыкнул в шлемофон, сначала проваливаясь в люк, словно желал спрятаться от самолета, а потом выдавливаясь на броню всей силой мускулистого тела. —Увеличить скорость!
Алексей панорамным зрением, раскрытыми от страха птичьими зрачками, видел одновременно все, что его окружало. Складку, дико вздувшуюся на лбу комбата. Слюдяную струйку мелькнувшего в саду арыка. Солдата, вылезавшего из люка с тяжелым пеналом. Сверкающий высоко, как осколок зеркальца, самолет, взмывший от тенистой земли в озаренное солнцем небо. Колонну, которая, ускоряя бег, рвала интервалы. Метнувшийся из кормы шлейф гари. Размытую скоростью, темную массу садов с яркими яблоками, оставлявшими гаснущие траектории. И опять самолет.
Играя светом, резвясь, поворачиваясь всеми зеркальными плоскостями, он мчался в высоте, уже не снижаясь, догоняя колонну, роняя из-под себя легкие соринки. Алексей понимал, что это бомбы. В оптике прицелов, в скорости самолета, в беге машин, в траекториях светящихся яблок и его, Алексея, обезумивших зрачках существовала точная математика, приближавшая бомбы к колонне. К командирской, пульсирующей на лбу жиле, к солдатским рукам, держащим на худом плече неуклюжий пенал. Сближение было неотвратимо. Соринки, раздуваясь, напоминали скворцов, которые всей стаей снижались. Бомбы были готовы клюнуть колонну, превратить ее в жаркие клочья взрывов. Испытывая необъяснимый порыв, проживая последние секунды жизни, он обратил свое сердце навстречу бомбам. Дрожащее от безмолвной молитвы, оно ринулось навстречу черным скворцам. Это была не молитва, а воспоминание о прозрачном перстне, водянисто-зеленом, с глубокой таинственной искрой. Об иконе, которую целовал, испытывая слезную нежность к убиенной царице. Теперь эта нежность превратилась в страстный порыв, была направлена на летящие бомбы. Отстраняла их от дороги, отдувала в сторону, ломала рассчитанную пилотом траекторию. Сметаемые незримой дланью, бомбы падали невпопад за дорогой. Красные вспышки, бархатно-черный дым, толчки пространства, давление на грудь поднятого скоростью ветра. И отрешенная мысль — это перстень царицы отодвинул бомбы. Он, Алексей, принял в сердце потаенную искру святого перстня, и она сотворила чудо.
Стреляли с грузовиков спаренные зенитки, долбили небо, насыщая его красными брызгами. Отгоняли самолет, который уходил высоко, переливаясь, как осколок стекла, пропадая из глаз.
Быстро темнело, только за черной волной холмов, желтая и мутная, остывала заря. Но иногда она моргала, усиливала свою яркость, по ней пробегала судорога. Сквозь стрекот несущихся гусениц, рык двигателя доносился далекий гул, раскаты глухого грома, и Алексей понимал, что это не гроза, а артиллерия, ведущая огонь по невидимой цели. Колонна встала, к головной машине подлетела другая, светя прожекторами. Офицер перепрыгнул с брони на броню, и они с комбатом, подставляя карту в луч прожектора, переговаривались, тыкали пальцами. Офицер имел круглое лицо с маленьким крепким носом и совиными глазами, голова его была в танковом шлеме, и эта шаровидность головы еще больше делала его похожим на ночную птицу, не боящуюся темноты.
— Давай капитан, поразведай. Дойдешь до Цхинвали, определись с рубежом. А мы за тобою подтянемся.
Человек-сова козырнул и перелетел в свой люк. Выключив свет, три машины ушли в темноту, а в колонне был объявлен привал. Моторы остывали, из десантных отсеков вылезали солдаты. Как тени, бродили вокруг машин. Краснели точки сигарет. Рокотали голоса, поругивались, посмеивались. Алексей, оставаясь на броне, наблюдал ночную жизнь русской военной колонны, затерявшейся в кавказских предгорьях. Бледно полыхали зарницы, рокотало и вздрагивало. Среди отдаленных сверканий и приглушенных раскатов таился неведомый ствол, который поджидал его, Алексея. Держал для него про запас снаряд или пулю.
