мгновенье держится в воздухе, повторяя узоры соцветья. Лисий след с обледенелым донцем, в котором, словно в стеклянной рюмочке, блестит голубая искра. Поле выпуклое, сияющее, с далеким туманным лесом. Меня подхватывает на воздух, помещает на небесную дугу, закручивает в солнечную спираль, а потом бросает вниз. И пока я лечу, в ослепительной вспышке мне показывают мое будущее. Но в ней столько блеска, так сжаты виденья, что я не могу рассмотреть. Какие-то воды, дворцы, огненные вензеля, то ли гербы на фасаде, то ли отраженье в воде. И такое упоение, такое страдание, невозможность рассмотреть эти пророческие видения с промелькнувшей опасной тенью. А потом тишина, тьма, как было до сотворения мира. Или, напротив, когда мир сжался в искрящуюся точку, взорвался и исчез. А что видела ты?
— А у меня были аллеи с красными и голубыми деревьями. Клумбы с огненными, сложенными из цветов монограммами. Фонтаны, окружающие брызгами мраморные статуи. Улетающий в ночное небо фейерверк. Чудесная музыка — клавесин, свирель, лютня. Дамы в великолепных кринолинах с раскрытой грудью, кавалеры в напудренных париках. Какие-то шуты и карлики носят разноцветные фонари. А вдали за деревьями великолепный дворец с золотыми горящими окнами. Мы с тобой танцуем менуэт, и я чувствую у себя на талии твою крепкую руку. — Она тихо смеялась, то ли делилась с ним своими сладкими миражами, то ли пересказывала содержание какой-то картины из «Мира искусств».
— В этих вспышках человеку дано угадать свое будущее, — свой триумф или свое поражение. В это последнее мгновение сладость такая, словно ты достиг высшего блаженства. И такая боль, будто тебя мучают в застенке, перед тем как казнить. Но тебе не дано расшифровать эту огненную точку, растянуть ее по времени, разглядеть спрессованные кадры. Остается только предчувствие, тайна собственной жизни и смерти.
— В Москве есть один удивительный ученый, профессор Коногонов. Он изучает тайны мозга. Он построил такие чувствительные приборы, что с их помощью проникает в подсознание и угадывает потаенную человеческую сущность, о которой человек сам не догадывается. Он разгадывает сны, галлюцинации, фантазии сумасшедших и художников. Уж он бы разгадал твои видения.
— А вдруг там какая-нибудь колокольня Ивана Великого, на которую тебя загоняет бешеная толпа и сбрасывает вниз, на кровли, кресты, булыжную мостовую, как Лжедмитрия?
— Нет никакой колокольни, нет никакого Лжедмитрия. Ты — истинный наследник престола, и в тебе течет царская кровь. Твои красные бегущие лыжи — это твои успешные продвижения к триумфу. Белое чистое поле — это белая святая Россия. Черное сухое соцветье — это козни твоих врагов, которые ты сметаешь ударом лыжи. Лисьи следы — это придворные интриги, в которых ты развираешься, как опытный следопыт. Взлет по небесной дуге — это той божественный промысел. А лучистая звезда — это звезда твоей царственной победы, которая загорится на русском небе.
Она гладила его грудь, будто рисовала на ней невидимую буквицу. Закрыв глаза, он чувствовал, как на груди возникает узор, — ветвящиеся цветы и плоды, среди них волшебная птица. И когда она убрала руку, на груди продолжал гореть едва ощутимый ожог.
— Я стремился к тебе. Мне не хватало тебя. Я нуждался в твоих советах.
— А я так гордилась тобой, мой любимый. Смотрела по телевизору все сюжеты. Как ты присутствуешь при пуске ракеты, и генералы, ракетчики чествуют тебя, а ты выводишь на ракете алой краской «Царевич Алексей». И на северном огромном заводе, среди кораблей, когда ты гладишь рукой огромную черную лодку, словно послушное тебе морское чудовище. Ну, прямо как библейский сюжет об Ионе в чреве кита. Рабочие, простой люд, приветствовали тебя, видели в тебе надежду, будущего царя. Эти сюжеты показывали по главному каналу, в самое престижное время. Значит, люди в Кремле сочувствуют тебе, содействуют возрождению в России монархии.
— Вот здесь-то и кроется главная загадка. Не было никакой ракеты, а картонный муляж, который был начинен петардами и шутихами. А все эти ракетчики и генералы — это лицедеи, артисты московских театров. Не было никакой новейшей лодки, которую спустили на воду, а было уничтожение могучего советского крейсера, который распилили по требованию американцев. Меня хотели обмануть, а вместе со мной телезрителей. Нет никакой могучей ракетной техники, могучего подводного флота, а одна видимость, блеф, обман. Россия лишена обороны, ее можно взять голыми руками. Кругом ложь, преступление, предательство. И меня зачем-то вталкивают в эту ложь, громоздят обман ча обманом.
— Подожди, мой милый. Ты, наверное, не все понимаешь. В телевидении важна телевизионная картинка, эффектно сияний сюжет, не важно — реальный или мнимый. Тот, кто помогает тебе в твоем восхождении, хотел показать тебя в самые выигрышные моменты. Если он и пошел на обман, то ради другой, высшей правды. Правды твоего восхождения.
— Нет, здесь кроется чудовищный обман. С самого начала, когда меня силой привезли в Москву из Тобольска, навязали эту роль. Шутник, безвредный Марк Ступник, убит. Меня убеждают, что я наследник дома Романовых. Создают вокруг меня какой-то бутафорский спектакль, привлекают почтенных профессоров, церковных иерархов, высоких чиновников. Спектакль разрастается от действия к действию, от сцены к сцене, и я не знаю, чем он кончится. Какой-нибудь чудовищной финальной сценой, где меня убьют. Мне чудятся ужасные вещи.
— Нет, мой милый. Ты не должен бояться. Я не могу ничего объяснить, я слишком мало знаю. Но я вижу, как вокруг тебя копятся могучие силы, как ты наполняешься энергией, своей собственной и той, что тебе дарят люди. Тебе нужна стойкость, вера. Ты слишком быстро взрастаешь, и твои сомнения — это сомнения бурного роста. Я чувствую, как меняется твоя суть, как в тебе рождается новая личность. Хочу вдохновить, поддержать тебя.
— Мне мерещится во всем этом жестокий и мрачный замысел. Беспощадная, бесчеловечная хитрость. Какое-то страшное преступление, страшная для России беда. Еще есть время. Есть несколько недель, может быть, месяцев. Давай убежим. Они обманывают нас, а мы обманем их. Соорудим какие- нибудь чучела, какие-нибудь манекены. Уложим их в кровать или посадим у окна. Пусть снаружи наблюдают и думают, что мы здесь. А мы будем уже далеко.
— Ну, куда же мы убежим, милый мой?
— Боже мой, велика Россия, необъятна Сибирь. Можно скрыться без следа, уйти от них волчьими тропами.
— Как же убежать от судьбы? Твоя судьба не злая, не ужасная. Твоя судьба светлая, великая, царственная. На тебе перст Божий. Целый век тебя ждала Россия, вымаливала, выкликала. Столько людей на тебя уповает. Стольким людям ты внушил надежду на новое русское царство, справедливое, православное, благодатное. На тебя смотрят живые. К тебе тянутся души убитых. Тебя призывает на царство ни чья-нибудь капризная прихоть, ни чья-нибудь отдельная воля, а сама Россия. Ты должен искупить грех цареубийства. Должен исправить больную огреху отречения. Превозмочь предательство царедворцев, великих князей, генералов, вероломство иерархов церкви. Твое восхождение на престол соединит разорванное русское время, прекратит вековечную русскую рознь. Мы снова станем богооткровенным единым народом, имеющим своего Царя Помазанника. Я вдохновляю тебя. Люблю тебя. Молюсь за тебя.
Она целовала ему грудь. Вдыхала свою нежность, женскую прелесть, молитвенную страстную волю. Голова начинала кружиться. Смолистая дощатая лодка плыла по летней реке. На днище деревянный черпак. Блестки рыбьих чешуек. Весла в деревянных уключинах погружаются в воду, булькают, толкают лодку в темной тяжелой воде, пробираясь сквозь вязкие водоросли, глянцевитые листья, желтые цветы кувшинок. Тускло блеснула рыба. Порхнула голубая стрекозка. Весла туго дрожат, лодка скользит быстрее, вперед, на вольную ширь, на светлую гладь. И вдруг из поды слепящий шар света, голубая молния, огромное зеркало с бесчисленными отражениями, — лица, дома, проспекты, узорные решетки, дворцы. Плавятся, рассекают друг друга, ломаются на множество ярких осколков. Осыпаются, гаснут. Скользнула неясная тень. Пустота. Испепеленное пространство и время.
Она коснулась пальцами его лба, чертила легкие круги, нежные вензеля, витиеватые монограммы. Возвращала ему зрение, память, дыхание.
— А сейчас что видел?
— Сначала лодку, уключины, тесаные весла с красными лопастями, которые вырывали из воды буруны, и они уплывали по воде ленивыми кругами. Синяя стрекозка села на желтый цветок кувшинки. Хлюпнула, тускло блеснула рыбина. Выплывал на середину реки, и вдруг что-то взметнулось, ослепительное, в грохоте, блеске. Так бывает в ночном экспрессе, когда навстречу несется состав. Его прожектор
