Но чеченцы начинали дубасить и их.
Зал был поражен ужасом. Все сидели вжавшись в кресла. В проходе бегала заминированная морская свинка, в поясе шахида, на котором мигали красные огоньки. Все следили за ней, ожидая, что свинка рванет.
К Ане приблизился оператор с камерой, навел яркий луч.
Крокодилов понукал оператора:
– Бери крупный план, дурила…
Чеченец в маске, дождавшись сигнала Крокодилова, схватил Аню за горло и прорычал:
– Ну ты, блядь, пошли!.. Насиловать будем!..
Аня ахнула и потеряла сознание, не видела, как жадно камера озирала ее безжизненное лицо, полуобнаженную грудь, по которой шарила грубая рука с золотым браслетом.
По Москве, наблюдавшей миллионами обезумевших глаз прямой репортаж из «Голден Мейрер», поползли панические слухи: говорили, что захвачен Кремль и Президент убит в рукопашной, защищая от иноверцев вход в Успенский собор; другие утверждали, что взорван секретный реактор Курчатовского института, размещенный в огромной голове-памятнике великому ученому, и ядовитое облако, своей формой повторяющее бородатую голову ядерного физика, движется к центру столицы; третьи рассказывали, что сами видели входящий в город авангард талибов, проделавших марш-бросок от Кандагара к Воробьевым горам; четвертые объясняли случившееся происками Лимонова, который бежал из тюрьмы и тайно вернулся в Москву.
Повсюду начались паника и демонстрации. Разрозненные группы граждан появились на главных проспектах с транспарантами «Да здравствует великий чеченский народ, строитель свободной России!», а также – «Вернем Курилы чеченцам!».
Ряд крупных либеральных политиков, еще не застреленных при невыясненных обстоятельствах, сделали заявление с требованием немедленно вступить в переговоры с террористами, выполнить все их требования, ради все той же пресловутой «слезы ребенка», которую разглядели на лице плачущей малолетки, игравшей возлюбленную Лимонова.
Модельер, хохочущий, с ярким румянцем, отбрасывая на плечи черные как воронье крыло пряди, пил жадными глотками «Чинзано», указывал бокалом на экран, где либеральный политик, ведущий свое происхождение от немцев и не оставлявший мечту хотя бы в глубокой старости, перед смертью, стать Президентом, делал заявление: «Пусть Президент, если он лидер нации, отправится в этот решающий час в „Голден Мейер“ и обменяет себя на заложников!.. Что касается меня, я готов!..».
Модельер обращался к Счастливчику, который, услышав заявление либерала, выглядел подавленно:
– А вот мы сейчас и посмотрим, кто нам друг, а кто враг! Побегут, суки поганые, предлагать себя в «Голден Мейер»!
И он был прав… К Дворцу, уже окруженному войсками, сквозь оцепление солдат и милиции, протискивались роскошные лимузины с «мигалками», в которых именитые люди, желая стать еще более именитыми, отправлялись на переговоры с чеченцами, полагая, что подобным геройством добьются в народе еще большей любви и признания.
Первым подкатил упомянутый либерал из немцев, перед поездкой долго выбиравший костюм: старался быть чопорно– строгим и траурным, в соответствии с трагизмом происходящего, и одновременно – по бытовому небрежным и растрепанным, как если бы страшное известие застигло его врасплох. В итоге он облачился в черный фрак, поверх которого небрежно набросил махровый банный халат, подкатил к оцеплению, предъявил депутатский мандат, был немедленно пропущен ко Дворцу.
Чеченцы в масках встретили его у входа недоверчиво, впустили в вестибюль и пошли докладывать своему предводителю. Либерал тем временем, желая расположить к себе суровых горцев, стать читать лекцию о преимуществе либеральных ценностей, не сомневаясь, что Ичкерия, добившись независимости от ненавистной всем народам империи, пойдет путями либерализма. И тогда бесценный опыт российской демократии, провозгласившей: «За нашу и вашу свободу!» – окажется для чеченцев бесценным. Разглагольствуя, не заметил, как подошел Арби, он же агент «Блюдущих вместе» Яковенко.
– Особую неприязнь у народа вызывает наш Президент, развязавший бойню в Чечне, и его опричники «Блюдущие вместе», которые, как и их предшественники, носят у седла метлу, – тут он увидел предводителя, улыбнулся очаровательной улыбкой популярного политика и любимца дам. – Не правда ли, мой политический друг и боевой товарищ?
Арби, он же секретный агент Яковенко, никогда не любивший этого выходца из остзейских немцев, произнес:
– А вот мы тебя сейчас, кубик-рубик, разденем к ебени матери и пустим обратно в народ…
Сказано – сделано… Голый как Адам, либерал был вытолкнут из Дворца на улицу. Сердобольный чеченец, видя, как тот стесняется наготы и слегка искривленных ног, дал ему для прикрытия пустую консервную банку. Либерал ступал босыми ногами по мокрой мостовой, держал внизу у живота пустую консервную банку от ананасов. Солдаты внутренних войск оторопело взирали на голого политика с фиговым листком из консервной жести.
Вслед за неудачником во Дворце появилась энергичная, неутомимая в полемике, восхитительная женщина-либералка, которая, узнав о нападении террористов, тотчас сменила свое требование передать Курилы японцам на требование передать острова чеченцам. Об этом она и сообщила суровому Арби, пытаясь сквозь маску-чулок погладить его по голове, поймать ловкими пальчиками мочку его уха, потрепать по щечке. Это был прием, к которому она часто прибегала в публичной полемике с наивными и грубоватыми оппонентами, заставляя их уступать.
– Вам не нужно будет завозить на острова рабов с континента и повторять извилистый путь американской демократии. На Итурупе и Шикотане много бесхозных русских, от которых отказался федеральный центр. Вам только придется выкопать несколько больших зинданов, и неприхотливое русское население, решив таким образом свой жилищный вопрос, станет выращивать для вас коноплю. С радостью приеду к вам развивать малый и средний бизнес…
Арби, он же Яковенко, был скрытым русским шовинистом и не любил эту вездесущую неумолчную женщину, замеченную в связях с сектой «Аум Синрике».
