внимательными голубыми глазами, в белой бороде и усах виднелись шепчущие губы. Его опоясывала тонкая, набранная из разноцветного бисера подвязка, будто в талии он был перехвачен тонкой радугой. Старец явился то ли из глубин мироздания, то ли из его сонного, грезящего сознания. Встал перед ним и сказал:
— Не бойся лететь во Псков… Не бойся плыть на остров…
— Я не боюсь, — отозвался Стрижайло, не словами, а сонной, грезящей мыслью.
Старец повернулся, направился в кабину. Отставил посох, прислонив его к приборной доске. Уселся в кресло пилота, протянул руки к тумблерам. Стрижайло видел, как загораются на доске световые табло, мигают индикаторы. Услышал рокот запущенного двигателя. Второй, третий, четвертый. Салон дрожал, так что стоящий на столе стакан с водой стал медленно скользить и смещаться.
Стрижайло видел, как упали на обе стороны деревья, и открылась длинная туманная полоса, отмеченная фиолетовыми, убегающими вдаль огнями. Вспыхнул прожектор, озаряя мокрый бетон, насыщая его блеском и серебром. Самолет побежал, грозно рокоча пропеллерами. Разогнался, взлетел. Стрижайло успел подхватить падающий стакан, в котором продолжали кипеть пузырьки.
В иллюминаторе сверкала ночная Москва, — черный бархат с россыпями алмазов, с драгоценным жемчужным шитьем, как плащаница с чьим-то восхитительным, божественным ликом.
Самолет шел в высоте над темными пустотами, в которых, как обрывки светящихся водорослей, проплывали безвестные города и селенья.
«Куда мы летим?» — думал Стрижайло, глядя на старца, чьи руки сжимали штурвал, рассыпанные по плечам волосы мягко светлели, и весь он был окружен прозрачным сиянием и был слегка прозрачен.
«Боже мой, — думал Стрижайло, — Кто я? Зачем явился на землю? Что мне отпущено? Чьей властью вознесен в небеса?»
Не было ответа. «Летающая крепость» шла над русской равниной, и пилот в скуфейке и рясе, опоясанный радугой, вел самолет.
часть пятая. «Пекарь»
глава тридцать третья
Он очнулся от яркого солнца. В иллюминаторе был лучезарный свет. Самолет снижался над ослепительной синей водой, по которой бежал сверкающий ветряный блеск. Среди воды, коричневый, окруженный белой пеной, состоящий из уступов, виднелся остров, тесно уставленный домами. По озеру к острову, крохотная, похожая на семечко, шла лодка, — казалась недвижной, распушив за кормой пенную белизну. Берег озера, овальный, ярко-зеленый, с синими гривами, был прорезан волнистой рекой, впадавшей в озерный простор. Тянулась дорога, крохотные, бежали машины, кое-где виднелись деревенские избы.
Пилот в скуфейке посадил самолет у самой воды, раздувая пропеллерами влажные синие цветы, сплошь покрывавшие берег. Стрижайло видел, как в озере, растревоженная винтами, выгибается и трепещет вода. Старец вышел из кабины, захватил посох. Отворил дверь наружу, пощупал посохом воздух, словно проверял его на прочность, и без трапа мягко, раздувая подрясник, канул в цветы. Стрижайло, изумленный, последовал за ним, опускаясь, как на парашюте, в распахнутые свежие травы, в чудесные синие цветы, благоухающие душистыми соками. С изумлением заметил, что самолет, пробежавший по берегу, не потревожил колесами цветы и травы, не оставил следа. Вокруг шасси не был сломан ни один хрупкий стебель.
Старец, не оглядываясь, зная, что Стрижайло ступает следом, направился к берегу, где тихо качалась лодка. Подхватил подрясник, чтобы не замочить, приоткрыв стоптанные башмаки. Поднял с днища весло. Стрижайло успел вскочить в шаткую, играющую на воде ладью, вокруг которой тихо хлюпало озеро, посылало в глаза бесчисленные вспышки света, которые бежали неутомимой беззвучной чередой. Маленький, щуплый, с развеянной бородой, опоясанный тонкой радугой, старец, из пилота превратившись в кормчего, замахал веслом, посылая лодку в озеро.
«Как странно, как чудесно», — думал Стрижайло, испытывая сладкий испуг, головокружение от чистого ветра, пахучей воды, необъятной природы, в которой летели холодные душистые дуновения, сверкали бессчетные вспышки, ударяли в утлую лодку крепкие волны, и вставал впереди коричнево- золотой, уступчатый, с расселинами и оползнями, окруженный взволнованной синевой, остров, будто нарисованный иконописцем, решившим изобразить сушу посреди океана.
Промокший от холодных брызг, восхищенный чудесным плаванием, Стрижайло смотрел, как приближается рыжая круча, как бегает по берегу собака, как блестят стекла деревенских домов, и над кручей розовеет корова, словно старается разглядеть, кого Бог прислал на остров.
Лодка ударилась в берег, засела в песке. Старец легко перескочил через борт, оглянулся на Стрижайло веселыми голубами глазами. Произнес:
— Обожди здесь, — семеня, похожий на птичку, пошел в гору, помогая себе суковатой, стертой до блеска палкой, светясь радужным пояском.
Стрижайло остался стоять под откосом, у плещущей воды, где валялись заржавелые цепи, изъеденный ржавчиной якорь, деревянный скелет сгнившего баркаса. Вдалеке на берегу темнела пристань, кто-то ходил по ней. Там круча опадала, по спуску к причалу вела дорога. Толпились избы, белела колокольня. Стрижайло изумлялся тому, как был перенесен на этот загадочный остров посреди сияющих вод, в котором было нечто от детских забытых сказок про остров Буян, от протяжных бабушкиных взволнованных чтений про остров Патмос, где пророку было явлено будущее грешного мира. Стрижайло озирался, робел, восхищался, предчувствуя ждущие его перемены. Старался угадать, кем являлся синеглазый поводырь, чей посох, когда тот поднимался в гору, шуршал о тропинку, осыпая мелкие камушки.
Старца все не было. Стрижайло решил идти ему вслед, найти его на горе. Пошел, упираясь в тропу, видя, как над кручей появляются крыши домов, застекленные окна. Когда поднялся, оказался на улице, уставленной избами, крашеными заборами, рублеными банями, подле которых белели поленицы, сочился из банных труб сизый дым, пахло вениками, берестой, скотиной. Какая-то сильная, пышногрудая женщина с загорелым лицом прошла за забором, неся на руках свернутые белые ткани.
Стрижайло пошел по селу, по жесткой мураве, по утоптанной земле, на которой поблескивали черепки побитой посуды. Навстречу попалась старуха, сгорбленная, в вязаной шапке, в теплых валенках, согревавших слабые ноги. Взглянула подслеповатыми глазами.
— Скажите, — обратился к ней Стрижайло. — Вы не видели, куда прошел старец?
— Что за старец? — недовольно переспросила старуха.
— Такой невысокий, борода, как снег, в рясе, с пояском из бисера. Опирался на палку. Глаза такие голубенькие. И вокруг как бы воздух светится.
— Отец Николай, что ли? — задумалась старуха. — У него поясок из бисера. Говорят, сам Иоанн Кронштадский носил.
— Да, да, отец Николай! — обрадовался Стрижайло.
— Он два года, как помер. Вон его могила на кладбище, — старуха кивнула на ограду, сквозь которую начинали распускаться деревья, серебрились оградки, белели и краснели кресты. Затрясла головой, теряя к Стрижайло интерес. Побрела вниз по улице.
Сквозь ворота он вошел на кладбище. Сразу у входа увидел высокую, обложенную камнями могилу, простой деревянный крест. Из могильной земли обильно пробились крокусы, белые, желтые, голубые, превращая могилу в трогательную, нарядную клумбу. На кресте, застекленная, висела фотография, — знакомый белобородый старец в скуфейке, в рясе, опоясанный пояском, опирался на посох. Смотрел на Стрижайло добрым внимательным взглядом. И он понял, что с ним случилось чудо. Волшебный старец был
