Лукашенко. Мгновенно исчезли оскорбительные выступления в прессе. Европейские банки предлагают льготные кредиты для покрытия «углеводородных расходов». Американцы уже приготовили танкеры с нефтью в помощь «братской Беларуси». Прилетел в Минск «вестник Евросоюза», «разведчик русской души» Александр Рар – прощупать Лукашенко на предмет его «поворота на Запад». Если Россия грубо «выдавливает» Беларусь на Запад, то Запад тонко и обольстительно выманивает к себе белорусов. Обещает интеграцию в Евросоюз, высокий статут в «семье европейских народов». К этим льстивым посулам и очаровывающим заклинаниям чутко прислушиваются белорусы. Запад всегда присылал в Беларусь смерть. Запад усыпил бдительность Милошевича, вложил ему в пальцы «дейтоновскую» авторучку, заставил разоружиться и прямехонько переправил в гаагскую тюрьму, где сербу вкололи яд. Америка беспощадна и жестока, вероломна и безнравственна. Казнив Саддама Хусейна, она показала веревку всем мировым лидерам, кто хоть как-то противится ее гегемонии, кто хоть на йоту поверил в «американскую мечту» и «общечеловеческие ценности».
Мучительны раздумья Александра Лукашенко. Суров и тревожен взгляд. Чувствуя его крепкую руку и дружеские объятия, я видел, как он напряжен, как ему нелегко, как дело всей его жизни подвергается смертельному риску.
Еще есть время залечить рану, остудить ожог. Еще не задубели кромки пореза – могут сойтись и срастись. По-прежнему остаются в России огромные, обожающие Беларусь силы. По-прежнему у Лукашенко множество друзей и сторонников в российских губерниях. Все так же белорусский народ полон веры к русскому брату. И «газовый подход» к историческим судьбам двух стран может быть преодолен.
«Макбет» Шекспира начинается сценой, когда явлены три злые ведьмы. Вершат свое колдовство – и затем исчезают. Путник спрашивает другого: «Что это было?» И другой отвечает: «Земля, как и вода, рождает газы. И это были пузыри земли». Пусть сгинут ведьмы, лопнут пузыри, рассеется болотный туман, мешающий Минску видеть Москву, русскому прижать к груди белоруса.
Два сильных переживания испытал я во время белорусского странствия. Увидел новую, возведенную в Минске библиотеку – громадный стеклянный кристалл, наполненный современной литературой и древними манускриптами, шедеврами книжного искусства и электронной системой, связывающей любого студента хоть с Библиотекой Конгресса. Драгоценный бриллиант – символ современной Беларуси, где возведен Храм Просвещения, Света, Добра. Я смотрел на это озаренное диво и думал об уродливом замысле построить в четырех русских землях «игорные города». Соорудить в четырех «намоленных», священных местах «казино» с оголтелыми миллионерами, вертепы с проститутками и сутенерами, клубы сатанистов с вечно длящимися гей-парадами. Какому колдуну и злодею пришла мысль окружить Россию четырьмя капищами Сатаны, поставить на четырех сторонах света алтари кромешного Зла?
И второе, незабываемое чувство. Я оказался в том месте, куда упал горящий самолет капитана Гастелло, красного героя и святомученика. Сюда, на фашистскую бронеколонну, он направил свой горящий штурмовик. Я вышел из машины, коснулся ладонью снега, и мне показалось, что я слышу его заповедный голос, вибрацию крыльев, стук пулемета. Сквозь десятилетия советский герой вдохновлял меня не сдаваться, биться до последнего вздоха, не предавать Великую Победу. Буду верен завету.
Хранитель лампад
Он созерцал картину Дубоссарского, на которой красные и зеленые люди отрешенно стояли среди фиолетовых и желтых домов. Картина излучала цвета, вызывавшие ощущение летнего луга. В зимнем промороженном городе, среди стекла и бетона, это доставляло особое наслаждение. Он вкушал не только цвета, но и связанные с ними медовые запахи, и звуки бесчисленных луговых существ, – шмелей, кузнечиков, мотыльков и стрекозок. Опьянев от звуков и запахов, поднялся, двинулся к картине, чувствуя губами, зрачками приближение цветовых пятен. Тронул висящий холст. Картина сдвинулась, открывая в стене деревянную дубовую створку. Он растворил потайную дверцу, за которой обнажилась бронированная плоскость сейфа с цифровым наборным замком. Поворачивал хрустящие колесики, складывая шестизначный код. Потянул ручку. Литая плита отворилась, обнажая тесный, освещенный объем.
Всякий раз, открывая сейф, он видел странную мимолетную вспышку, словно крохотную шаровую молнию. Чувствовал излетавший турбулентный вихрь. Дохнуло сладким и нежным, будто в сейфе лежал невидимый цветок. Пространство сейфа, разделенное полками, было сплошь уставлено прозрачными пеналами, в которых покоились разноцветные дискеты. На каждом пенале красовались этикетка, надпись, цифровой индекс. Содержимое сейфа являло собой тщательно собранную, классифицированную коллекцию, тайные архив, в котором, незримые миру, хранились знания. Казалось, что из сейфа исходит бестелесная радиация. Уложенные в пеналы дискеты обладали гигантской плотностью. Легкие и прозрачные, они были подобны глыбе урана, окруженной сиянием. Чреваты гигантским взрывом, ослепительным блеском и пламенем, в котором расплавится и исчезнет обветшалый мир и возникнет фантастическая иная реальность.
На дискеты было занесено множество технологий – изобретений и идей, грандиозных проектов и замыслов, оставшихся неосуществленными после разгрома великой страны. После уничтожения ее заводов и научных центров, истребления ее плодоносящей техносферы. Свидетель невиданной катастрофы, когда погружалась на дно советская империя, на тонущем корабле, среди убегавших в панике обитателей и ревущей в пробоинах воде, он носился по опустевшим отсекам, выхватывая наугад оставшиеся там сокровища. В те страшные годы, не зная сна, ездил по лабораториям и институтам, полигонам и испытательным центрам, захватывал наугад чертежи, документацию, графики и дневники испытаний. Корабль погрузился в пучину. Там, где недавно, озаренный огнями, плыл океанский гигант, теперь крутились воронки, плавал бесформенный мусор, колыхались утопленники. А он на берегу разбирал спасенные обломки, складывал разорванные надписи, склеивал разрозненные фрагменты. Коллекция в сейфе была частью того, что он называл «русской цивилизацией», – неосуществленной реальностью, которая вызревала в сумеречной утробе советского строя. После всех испытаний и жертв, непосильных трудов и радений сулила великое будущее, воплощение мечты, несказанное чудо. В сейфе, на дискетах, хранилось описание умерщвленного рая. А он был страж этого мемориального кладбища. Каждая дискета была драгоценной надгробной доской с эпитафией, которую он начертал на могиле дорогого покойника.
Таков был сочиненный им стих, которым помечалась часть коллекции, что хранила в себе сведения о советском «марсианском проекте», орбитальных городах, сооруженных в окрестностях Венеры, лунных заводах, добывающих изобилующие на Луне минералы. Здесь были образцы космической архитектуры, раскрывавшей в невесомости мистические соцветия. Космические вездеходы и поезда, работающие на энергии Солнца. Межпланетные челноки и паромы с двигателями на фотонах. Оболочки, спасающие от радиации Космоса. Агротехника лунных и марсианских плантаций. Исследования по «космической социологии», описывающие поведения человеческих коллективов, удаленных от Земли. Занесенная на дискеты в виде чертежей, расчетов, философских и научных трактатов, здесь таилась «космическая цивилизация» Советов, ростки которой устремлялись в околоземное пространство и были безжалостно обрублены врагами страны.
Он помнил ужас нашествия – офицеры ЦРУ и «Моссада» в тоге ученых проникали в святая святых. Выкрадывали секреты, выманивали исследователей. Агенты врага в правительстве, в армии, в космическом ведомстве закрывали программы, свертывали проекты, обрывали финансирование. Пускали под пресс великолепные изделия, белоснежные тела «носителей», серебристые модули. Разрушались космические старты, гибли в необъяснимых авариях межпланетные «челноки» и ракеты, рушились в океан орбитальные группировки и космические станции. Целые институты и научные школы вывозились в Америку. Там, где недавно цвела техносфера Циолковского и Королева, теперь чернели скелеты опустевших корпусов, обугленное железо стартплощадок, и ветер пустыни гнал по мертвому космодрому пучки верблюжьей колючки. В институте, где когда-то изобретался и строился космический телескоп, – драгоценный мистический глаз, способный с лунной вершины заглядывать в мглистые дали Юпитера, – в этом кристаллическом хрустальном объеме, где царствовали разум, осмысленный труд и прозрение, теперь размещался игорный дом. Огненно и тлетворно сверкала вывеска. Мерцали ядовитыми индикаторами сотни игральных автоматов. Отрешенные люди в лунатическом бреду совокуплялись с фантомами, тягались с электронными вампирами, выпивавшими из тщедушных тел чахлые соки.
