Развитие. Почему рывком? У меня есть глубинное ощущение, что истинное Развитие плавным, линейным не бывает. Оно совершается ступенчато, рывком, когда количество переходит в качество. Количество должно копиться, набирать критическую величину, прежде чем рывком обнаружится новое качество. Семя, брошенное в землю, долго таится, ему нужны условия возрастания, нужна влага, температура, нужна весна, и тогда вдруг из земли вылезает зеленый стебель. Уровень экономики, психологическая готовность, благоприятная внешняя конъюнктура, – имею в виду не цены на нефть, а осознание проблемы энергетической безопасности, когда высокие технологии, обеспечивающие эту безопасность, становятся востребованными, – все это подтолкнуло Развитие. Как рассуждали еще недавно? Зачем нам ядерная энергетика? Пусть станции доработают свой срок, закроем их и дело с концом. Перевернем эту страницу. Теперь совсем иной подход. Весь мир готов совершить энергетический скачок, и что особенно важно – Россия готова.
А.П.: Наш российский рывок, это усталость от неразвития? Общество было беременно идеей Развития, а родов все не было. И это проявлялось в давлении на власть, на инженерный корпус, на научную элиту. Нынешний рывок – ответ на это морально-психологическое давление?
С.К.: Это сочетание факторов – экономических, политических и психологических. Я – апологет развития. Для меня – это высшая ценность. То, что не развивается, то умирает. Если мы не умерли, мы развивались и в девяностые годы. Мы сосредотачивались, набирали потенциальную энергию, не проявляли себя прямым действием. Человек может сидеть и ничего не делать, но он думает, сосредотачивается, укрепляется в воле, принимает решение. Это решение может быть значимым в твоей жизни. Перед каким-то важным совещанием, перед кардинальным решением ты весь – в духовных борениях. Развиваешься ты в этот момент или нет? Мне кажется, что в девяностые годы, среди хаоса, неразберихи, противоречивых и часто ошибочных действий шла подготовка к этому рывку. Он – не результат безысходности, не слепой волюнтаризм или политический демарш. Он – объективная необходимость. Есть средства, которые можно вкладывать. Есть люди, готовые реализовать технологический проект. Есть носители государственной воли. И есть объективная мировая потребность.
А.П.: В конце восьмидесятых годов общество напоминало наивного и доверчивого блаженного, который ожидает чуда, ждет «манны небесной». Это блаженное состояние в девяностых сменилось разочарованием, глубинным скептицизмом, нигилизмом и утонченным цинизмом по отношению ко всему, что исходит от власти и связано с идеей блага. Я – технократ, и недавние технократические реляции воспринял как «манну небесную». Но близкие люди удивляются мне: сколько можно обманываться, верить в несбыточное? Как можно провозглашать столь мощное Развитие, если под этим Развитием нет концептуальной базы, нет стратегии, нет общенационального плана? Нет институтов, обеспечивавших советское Развитие, подобных Госплану или ЦК КПСС? Нет «центра смыслов», который объяснял бы этот суперпроект футурологически, философски, мог предвидеть будущее, которое последует за реализацией суперпроекта?
C.К.: Я стану говорить об атомной отрасли, и тогда мои ответы будут ответственными. Конечно, чтобы осуществить подобную грандиозную программу, нужно собрать воедино очень многое. Планирование, средства, последовательность действий, понимание целей – без этого невозможно. Но при этом существует ловушка. Мы можем бесконечно согласовывать внешнюю среду, добиваясь абсолютной готовности, абсолютного предвидения. Вы помните эту знаменитую дискуссию о Луне перед тем, как послать туда луноход? Куча академиков дискутировала о том, какова она, Луна. Одни говорили, что она покрыта пылью, луноход провалится. Другие утверждали, что она – аналог жидкости. Третьи предполагали, что она газообразная. Тогда Королев взял мел, написал на доске: «Луна твердая. Королев». Положил мел и ушел. И запуск состоялся. Всегда перед запуском крупной программы возникает «фактор воли», необходимость приять решение на стадии, когда не все еще согласовано, еще остаются зоны неопределенности. «Презрения достоин тот, кто все предвидеть хочет», – писал Пушкин. Где проходит грань, до которой принимать решение еще нельзя, и где начинается та зона, где не принимать решения уже ошибочно, – в этом великое искусство руководителя. Поэтому будет неправдой утверждать, что о каждой из этих программ известно все до последнего болта. Недавно дискутировали с одним из моих коллег: можем ли точно предсказать, каково будет энергопотребление в двадцатом году? Конечно, нет. Но ясно, что нынешний уровень энергетики не обеспечивает развитие страны, оно будет остановлено из-за нехватки энергии. Я не знаю, как будет размещена структура потребления в двадцатом году, сложно сказать, какие элементы промышленности разовьются больше или меньше. Но точка, за которой не принимать решение преступно, четко обозначена. Эта точка – сегодняшний день. Пусть мы ошибемся и введем избыточные мощности. Отцы-основатели атомной отрасли говорили, что по любому направлению следует знать в десять раз больше, чем нам требуется для сегодняшних действий. Избыточность – это базовый принцип. Казалось бы, создается знание, которое не реализуется. Но это знание и есть ресурс развития, который помог нам выжить в условиях кризиса. Мы не развивали атомную энергетику двадцать лет, но этот грандиозный задел позволяет нам сегодня уверенно двигаться. Мы можем запланировать и построить избыточные мощности. Но при этом мы гарантированно не остановим развитие. Избыток мощности всегда может быть реализован на внешнем рынке энергии, где дефицит будет только возрастать. Последние полтора года я совсем прекратил рассуждения про большие мощности и сконцентрировался на отрасли, которая сама по себе огромна. Воссоздать ее, прочувствовать ее – совсем не простая задача. Я такой же, как и вы, технократ, но всегда являлся носителем либеральных экономических взглядов. И вдруг я поймал себя на том, что, размышляя об отрасли, я вдруг стал приходить к выводам, отличным от прежних. Поменялись ли мои базовые постулаты? Нет. Я по-прежнему считаю, что конкуренция между многими производителями – лучший способ выявить сильнейшего. По-прежнему считаю, что свобода воли, свобода выбора, свобода действия позволяет энергичному человеку добиться наивысших результатов.
А.П.: Но ведь и в советское время была конкуренция. На авиацию или на подводные лодки работали десятки дублирующих друг друга КБ. Однако нынешняя инициатива, связанная с Развитием, с инвестированием миллиардов рулей, исходит не от чудодейственного частного сектора с его прогрессивной экономикой, а все от того же попранного, якобы неэффективного государства. Значит, инициатором Развития является все тот же централистский экономический организм.
С.К.: Именно об этом я хотел сказать. При знакомстве с атомной отраслью многое стало для меня откровением. Самая жесткая из плановых систем Советского Союза, закрытая атомная отрасль закладывала конкуренцию практически везде. У нас по сей день два федеральных ядерных центра. Я перестал считать, что рыночное и плановое управление несовместимы. Теперь я понимаю, что они точно должны жить вместе. Где баланс того и другого? Если рынок внутренний и на нем действуют несколько однородных хозяйственных субъектов, то пусть они конкурируют, вытесняют, поглощают другу друга, добиваясь наилучшей формы хозяйствования, наивысшего качества продукции. Но если рынок внешний, и моя страна является одним из субъектов хозяйствования, я не готов отдать себя на волю экономических стихий, не готов к тому, что меня поглотит конкурент. Здесь я государственник, протекционист. Отдельная корпорация, включенная в рыночную, либеральную стихию, внутри себе остается жестко плановой, централистской. Но и внутри себя она выстраивает конкуренцию. Мне предлагали ликвидировать один из имеющихся ядерных центров якобы в целях экономики. Я сразу же отверг эти предложения. Должны быть такие два ядерных центра, где сидят люди с гениальными умами и прозрениями, и, конкурируя между собой, эти центры вырабатывают оптимальную стратегию.
А.П.: Эти представления вы обрели после 1998 года, столь горького для страны и для вас?
С.К.: Безусловно. Возглавив атомную отрасль, я получил уникальный опыт. Отрасль не просто огромна, она целостна, завершена сама в себе. Я работал министром топлива и энергетики, у меня есть опыт отраслевого управления. Но это не была замкнутая отрасль. За ее пределами оставалась добыча, конечный продукт. А здесь все. Добыча природного урана и обогащение. Конверсия и фабрикация топлива. Машиностроение и изготовление атомной станции. Управление, эксплуатация и вывод из эксплуатации. Утилизация отходов и повторное использование. Такой комплекс работает только при проектном подходе. Поэтому здесь должен быть Проект с большой буквы. За два месяца до назначения я уже знал, куда иду. И использовал эти два месяца для изучения истории отрасли. Читал историю Ядерного проекта СССР. Понял грандиозность замысла и исполнения и стратегические результаты проекта. И теперь я убежден, что сейчас
