тяжелое время, когда вы бросили нас одних. Мы справились, у нас нет проблем. Нам не нужны деньги, нам не нужны технологии, не нужны кадры. У нас все есть. Вы опоздали». И это правда, опоздали. Но мы не отчаиваемся. Ищем точки соприкосновения. Им не нужны инвестиции, мы обмениваемся активами, создаем совместные предприятия по переработке. Везде, где в мире есть природный уран, мы повсюду ведем переговоры. Возьмите карту мира. Если вы видите значимые месторождения урана, будьте уверены, что мы там присутствуем. Намибия и ЮАР, Монголия и Армения, Украина и Восточная Европа, Казахстан и Узбекистан, Канада и Австралия. Мы готовы обмениваться активами, входить в долю, кооперироваться в геологоразведке. Наша целостная, замкнутая отрасль дает огромные преимущества. Если мы создаем СП по добыче, мы можем гарантировать на тридцать лет, что весь добытый уран будет востребован. У нас 45 % мировых мощностей обогащения. Мы не только купим уран, но гарантируем, что он будет обогащен, превратится в продукт более высокого передела, войдет в тепловыделяющие элементы – твеллы. Давайте доведем продукт до атомной станции и продадим на рынке энергию. А может быть, мы на эту атомную станцию посадим промышленное производство водорода и продавать будем совсем другой продукт. Все это мы готовы вложить в концепцию совместных предприятий. И так в каждом случае. Конечно, тяжелейшая ситуация со строительством. У нас еще в рабочей форме находится то поколение, которое осуществило советский атомный бум. Они своим опытом, энергией сшивают произошедший разрыв. Но все это на пределе. Если бы этого рывка, ренессанса, атомного проекта-2 не было, то через лет пять мы бы не успели. Это поколение уйдет, и разрыв будет нечем сшивать. Конечно, этот золотой фонд, эти традиции нужно беречь и лелеять. Но они же служат тормозом в развитии. Они привыкли к старым технологиям, к прежним нормам. Говорят – на эту операцию нужно три месяца и триста человек. Тогда, в советское время, лимитов на рабочих не было. На строительной площадке в пик было десять тысяч человек. Но вот я был в Индии, где мы возводим объект. Почему индийские рабочие, которые никогда не возводили реакторы, сумели под руководством нескольких русских инженеров забетонировать плиту основания реактора за двадцать один день, хотя по старым советским технологиям отводится срок в полтора месяца? При температуре в 30 градусов жары они на бетонном заводе бросали в миксер лед, рассчитывая, чтобы он к моменту выгрузки обеспечил оптимальную температуру бетона. Просто наши инженеры оказались не связанными жесткой, во многом устаревшей технологией. Повторяю, мы должны свято хранить традиции, но накладывать на них новые технологические и организационные возможности. Соблюдать баланс между консервативным и авангардным. В этом году в строительстве одновременно у нас будет пять блоков. Второй блок Волгодонской. Начинаем достраивать пятый блок Калининской. Мы заложили Нововоронежскую. К осени мы закладываем Ленинградскую-2. И Белоярская. На быстрых нейтронах. Итого – пять. Через два года у нас в строительстве будет десять блоков. Если на каждый мы будем планировать по десять тысяч рабочих, мы сто тысяч не найдем. Но в этом нет никакого смысла. Надо использовать новые технологии – уходить на заводскую сборку, использовать опыт атомного судостроения. Ведь первую в мире атомную станцию в Обнинске сделали за три года, без всяких чертежей, без регламента, на одном порыве. Можно взять историю создания атомных подводных лодок – поточный метод, по пять-семь лодок в год. Это обеспечивалось концентрацией новых для того времени технологий, волей и атмосферой порыва. Мы сегодня запускаем серию плавучих атомных станций и берем для них уже имеющийся ледокольный реактор. Берем проект ВБР-300 и используем реактор подводной лодки. Кстати, основная моя специальность – кораблестроитель, я занимался подводными лодками. Энергетик атомной лодки стиснут жесточайшими ограничениями. Это наземный проектировщик может распоряжаться пространством. Ему задается мощность, у него есть вода, есть геология, есть подводки, и он может фантазировать. Захотел сделать стенку выше или дальше – сделал. Захотел перенести трубу с одного места на другое – пожалуйста. Другое дело – лодка. Там ничего не перенесешь. Контуры заданы параметрами мореходности, стабилизации, давления, шума. Вписывайся. Здесь привыкли работать с более компактными объемами. Привыкли к иным скоростям и ритмам. На заводе стапельное место дорого, занимать его долго невозможно, а на плаву ты много не сделаешь. Надо уже на стадии подготовки провести максимальное количество работ. Сейчас мы идем по этому пути. Серия, поток. К ужасу мы выяснили, что у нас нет ни одной серийной станции. Мы станем строить сериями. Сейчас мы запустили серию 2006 года. Собрали все лучшее. Вложили в проект и сказали «стоп», запрет на рационализацию. Следующий проект 2009 вберет в себя все лучшее, что накопится за пройденный период. За счет этого мы можем уйти в серийность, в типовые решения, что позволит сократить сроки, строить компактными коллективами. Моя мечта – станция за три года. Когда мы начинали закладывать первую станцию, мы исходили из семилетнего срока. На нулевом цикле приняли решение – пять лет, как в Советском Союзе. Но дальше – три года. С одной стороны – многого не хватает, с другой – открываются новые возможности. Это противоречие поощряет творчество, утоляет амбиции, открывает простор для быстрого карьерного роста.
А. П.: И все-таки, что собой представляет Атомный проект-2? Количество станций, их тип, итоговая мощность?
С. К.: Какая-то часть проекта продолжает дорабатываться. Направление понятно, но детали дорабатываются. Первый Атомный проект имел продуктом атомное оружие, исчисляемое в суммарных мегатоннах. Второй проект имеет конечным продуктом электроэнергию, измеряемую в мегаваттах. У нас на 2005 год доля атомной энергетики была чуть меньше 15 %. Сегодня она 16 %. Но задача выйти минимум на 25–30 %. Чтобы этого достичь, нам надо заменить убывающие станции. Есть драма убывания мощностей. Мы посчитали, что из-за убытия станций доля атомной энергетики к 2030 году составит 0,8 %. Если мы станем вводить новые станции с темпом один блок в пять лет, то доля к 2030 году составит 2,4 %. Это конец отрасли. Как только она валится ниже 5 %, ее нет смысла поддерживать. Содержать всю инфраструктуру, ядерно-топливный цикл мы не сможем. Тогда мы сказали: либо принимаем решение, что атомная энергетика не нужна, и мы ее в России закрываем. Принимаем проект сворачивания атомной энергетики. Этот проект и весьма дорогостоящий. Сворачивание соразмерно по ценам с развертыванием. Или же принимаем стратегию форсированного развития. Что для этого нужно? Заместить выход убывающих блоков. Удержать долю атомной энергетики в общем балансе, а это значит, что нужно на фоне растущего энергопотребления резко расти. Отсюда и появился проект, который вначале рассматривался как фантазия. То вводили один блок в пять лет, а теперь желаем два блока в год. В десять раз больше. Мы исходили не из того, сколько может делать нынешнее машиностроение. Оно может делать немного. Мы исходили из того, что поставленные задачи потребуют развития машиностроения. Пусть машиностроение подстраивается под задачу. Не может – будет смена руководства, смена персонала. Это предприятие не сумеет, значит, его заменит другое, даже зарубежное. Если Ижорский завод не сможет сделать требуемое число корпусов реакторов, то станет делать «Шкода». Не сможет, будут делать корейские металлургические заводы. Мы можем сделать нужное количество турбин? Не можем? Летим во Францию, подписываем с французами соглашение о совместном предприятии в Подольске, куда они приходят со своей «Арабеллой». Это лучшая тихоходная турбина большой мощности. И мы делаем в Подольске четыре-пять комплектов турбин в год. Контрольный пакет в России. Производство в России. Передача технологий происходит. Рабочие места появляются. Налоги в российский бюджет идут. Мы имеем право с этой турбиной, с российскими атомными блоками строить станции во всем мире. До 2012 года мы сдаем по два блока в год, а затем выходим на три блока в год. А затем и на четыре. Мы либо не можем и два, либо можем и четыре. Такой подход себя оправдывает. Мы приходим на машиностроительный завод и спрашиваем: «Сколько можете выпустить?» Они отвечают: «Один». – «А у нас заказ на три». – «Берем все три, можно?» – «Можно, если подготовите производство». – «А это правда?» – «Да, это под целевую программу, у которой есть деньги, есть сроки, есть абсолютные гарантии». Та же история и со строителями. «Вы в этом регионе не хотите строить? Привезем рабочую силу со стороны». Привезем на Дальний Восток китайцев, и они будут строить. В высокий передел мы их не будем пускать, а общестроительные работы станут выполнять. Мы возводим атомную станцию в Китае. Там китайцы блестяще работают, по 24 часа в сутки, никаких упреков по качеству. Если ты хочешь принимать участие в развитии, подчиняйся правилам, встраивайся, иначе опоздаешь. Мы заинтересованы в том, чтобы существовала конкуренция производителей. Чтобы мы могли устраивать конкурсы и выбирать самое дешевое, самое лучшее. Если турбину в стране делают только «Силовые машины». Если парогенераторы и теплообменники делает только ЗИО «Подольск». Если корпус реактора делают только «Ижоры». Что тогда? Либо создавать конкуренцию, либо выходить на зарубежный рынок. Помните, строили Атоммаш в Волгодонске всей страной? Сегодня его частный собственник не хочет заниматься атомным производством. Завод планировался на десять корпусов
