медведя вырастала из глаза гигантской болотной жабы. Перо жар-птицы выстилало своим волшебным узором внутренние стенки желудка.
Есаул пытался припомнить сведения, которые передавали ему сотрудники разведки, — о том, что существует незафиксированная транснациональная корпорация. Она занята производством человеческих органов и синтезированных организмов. Выращивает в пробирках людей. Расщепляет человеческую личность на отдельные составляющие, где каждая помещается в живую, выращенную искусственно ткань. В результате появляется кубическое мясо, обладающее сверхволей. Цилиндрический мускул с гипертрофированным сексуальным влечением. Пирамида, обладавшая неодолимым аппетитом. Сфера — носитель сверхразума. Тогда Есаул, занятый решением чеченской проблемы, отмахнулся от этой экзотической информации. Позволил себе ироническое замечание в адрес утомленного, с интеллигентным лицом полковника. Теперь же, созерцая являвшихся на подиуме уродов, он пожалел о своей бестактной иронии.
Представление тем временем продолжалось. Теперь Словозайцев демонстрировал образцы незавершенного творчества. Примеры ошибок, допущенных небрежным криэйтером.
На подиуме появилось нечто ужасное — человек, у которого была снесена вся левая половина тела. Словно его разрубили пополам от темени до паха ударом жуткого топора. Такие полутуши с розовой костью и красным мясом можно видеть на плахе мясника. Подобные манекены выставляются в классах анатомии, где студенты-медики изучают внутреннее строение человека. У чудовища отсутствовала одна половина тела, был виден рассеченный надвое мозг, жутко мерцал исполненный страдания и ненависти глаз. Сокращался пищевод с остатками непроглочен-ной пищи. Раздувались и сипели обнаженные трахеи и легкие. Пульсировало черно-алое, с фиолетовым отливом сердце, изрытое кавернами и тромбами. В открытом желудке совершалось пищеварение, выделялись соки, распадалась пища, извергались газы. Сотрясался клубок кишечника, словно сплелось множество разноцветных змей. Человек был на одной ноге, опирался на костыль единственной рукой. При каждом шаге сотрясался его разбухший фаллос, напоминавший мясистый малиновый георгин. Этот получеловек, блестя обнаженными зубами, цокая рассеченным языком, хлюпая внутренностями, проковылял по подиуму, достиг столика, за которым сидел Круцефикс, потягивая из трубочки сладкий коктейль. Чудище остановилось и вдруг вывалило на столик мокрый, хлюпающий ворох кишок, накрывший с головой Круцефикса. Несчастный страшно вскрикнул, запутался в двенадцатиперстной кишке, стал походить на Лаокоона, сбрасывающего с себя удушающие петли. Служители кое-как могли ему выпутаться. Затолкали в чудовище его скользкие кишки. Поспешно увели с подиума, над которым витал запах парного мяса.
Недолго панель оставалась пустой. Следующий под был детищем неудачного монтажа, когда на общий стержень навинчивались детали с несовпадением по оси на 180 градусов. Крупная красивая голова с клинышком бороды напоминала режиссера Грымова. Однако шея была недокручена, кадык повернут к спине. Спина же с выступавшими лопатками, наоборот, занимала место живота и груди. Последние смотрели вспять, под животом находились упругие ягодицы, а грудь была не мужской, а женской, с огромными, как у роженицы, молочными железами и намятыми, влажными сосками. Спереди чудище было отмечено непомерных размеров фаллосом, который прорывался наружу из густых черных зарослей, как гриб красноголовик из мха. Находясь в стадии роста, он увеличивался на глазах. Этот несуразный субъект двигался пятками вперед, и казалось, он пятится. Но при этом руки он держал перед собой, по- наполеоновски сложенными на груди, хотя эта грудь являлась спиной. Все это производило умопомрачительное впечатление. Жертва неосторожного обращения с осями симметрии допятилась до столика Дезодорантова. Повернулась к нему ягодицами, так что министру открылись громадные груди с возбужденными сосками. Дезодорантов достал монокль, стал рассматривать небывалую грудь. Попросил субъекта повернуться к нему спиной. Тот послушно повернулся, и тогда фаллос оказался прямо пред моноклем Дезодорантова, который стал медленно оседать под стол.
На подиум вышел зверь, напоминавший низкорослую таксу. Длинное гладкошерстое тело имело человечью голову, причем не какую-нибудь, а феминистки Маши Арбатовой, — те же вьющиеся засаленные патлы, вислые уши, тревожно бегающие выпуклые глаза.
Туловище опиралось на восемь конечностей, которые никак нельзя было назвать ногами, ибо все восемь заканчивались пятипалыми ладонями и, стало быть являлись руками. Животное перемещалось, быстро перебирая руками, что делало его похожим на сороконожку. Между самыми задними руками, поставленными слегка нараскорячку, размещался вытянутый горизонтально, твердый, словно выструганный из смолистого кедра, член. Именно он определял пол животного, а не женская голова феминистки. Восьминогая такса бодро просеменила по подиуму. Достигла столика, где восседали Грязнов и Грустинов. Приподняла заднюю руку и пустила на стол едкую желтую струйку, после чего деловито побежала обратно. Грустинов сделал вид, что ничего не случилось. А Грязнов возмущенно выплеснул за борт стакан апельсинового сока, куда попало несколько брызг.
Есаул больше не сомневался — Словозайцев был главной персоной «заговора». Стратегической фигурой, объединявшей вокруг себя заговорщиков. Суть «заговора» оставалась неясной, но таила в себе грандиозную опасность. Приближалось жуткое, пока еще безымянное будущее, которое радикально отличалось от предшествовавших эпох. Имело материальную и метафизическую составляющую. Переводило земную жизнь в иное измерение. И хотелось скорее приплыть к святому острову, где стояла окруженная водами обитель, и в озерном монастыре доживал земную жизнь схимомонах Евлампий, в миру Евгений Евдокимович Краснопевцев, светило естественных наук. Неожиданно покинул лабораторию, уединился в монастырской тиши. К нему, своему духовнику и наставнику, стремился Есаул, полагая, что монах просветит его неокрепший, метущийся в догадках ум. Поможет раскрыть тайну заговора.
Неожиданно у подиума появился горбун. Опоздал на представление и теперь, смущаясь, пробирался, разыскивая место за столиком. То ли по ошибке, то ли по злому умыслу служители, увидев горбуна, набросились на него. Сделали вид, что приняли его за уроца, соскользнувшего с панели и стремящегося скрыться. Затолкали, стиснули, намотали ему на руки блестящие цепи. Воздели на подиум, растягивая крепи. Горбун, ошеломленный, стоял, маленький, сутулый, разведя руки, с побледневшим лицом, на котором светились большие страдальческие глаза. За столиками улюлюкали, смеялись, аплодировали коварной шутке. Внезапно из глаз горбуна сверкнули лучи, словно проблеск лезвия. Отточенное острие ударило в цепи, рассекло. Служители попадали в разные стороны. Горбун круговым движением сбросил с рук остатки оков, спрыгнул с подиума. Потупясь, ни на кого не глядя, покинул палубу. Все в изумлении молчали. Казалось, только что над палубой сверкнул самурайский меч, рассек сталь и освобожденный пленник покинул место своего позора.
Замешательство продолжалось минуту. Зрители оживились, когда на подиум въехала инвалидная коляска. В ней, предназначенной для безногих калек, восседало нечто, что нельзя было охарактеризовать иначе, чем фаллос громадных размеров. Семенники с натянутой кожей, в сетке розово-голубых плетений, занимали все пространство коляски. Громадный ствол был воздет в зенит. И все вместе, включая коляску, напоминало Царь-пушку на подвижном лафете. Однако при внимательном разглядывании можно было заметить выраставшие из фаллоса ручки и ножки, крохотные, дистрофичные — жалкие отростки, не способные выполнять вмененные им функции. Видно, взращивающая сила обделила их калориями, сохранила лишь намек. Точно так же на венчающем фаллос вздутии, округлом и мощном, виднелись подслеповатые глазки, едва намеченный ротик, проколы ноздрей, слегка выступавшие уши. У многих одновременно явилась мысль — каково человеческому лицу быть совмещен, ным с головкой члена? Что видят очи и произносят уста, когда наступает миг сладострастия и мужчина погружает в любимую женщину свою обезумевшую страстную плоть? Служители медленно катили коляску, и это напоминало Ялтинскую конференцию, когда в зал заседания въезжал на коляске президент Рузвельт. Посол Киршбоу даже робко захлопал в ладони. Все было чинно в свете софитов, под музыку Герщвина, исполняемую одесситами. До той лишь поры, пока коляска не поравнялась со столиком, где сидела продюсер программы «Тюрьма и воля». Милая женщина оправилась от недавнего поползновения мерзкого козлища. Высушила платье и беззаботно потягивала коктейль. Была атакована чем-то ужасным и сокрушительным, как чугунная баба. Пассажир инвалидной коляски ринулся со своей колесницы, опрокинул несчастную и стал проделывать с ней такое, что в криминальной практике именуется изнасилованием. Рудиментарные ручки ловко раздевали барышню. Рудиментарные ножки расталкивали ей колени, а все остальное, с мигающими глазками и чмокающим ротком, погружалось в несчастную. Женщина не раз подвергалась нападениям в колониях
