– Да минут семнадцать. Поздно тебя отпустили.
– Поздно, рано – здесь не поймешь. Вот что сейчас: вечер или утро?
– А какая тебе разница? Не думай о времени. Проголодался – ешь, устал – ложись спать.
Тихон прижал ладонь к идентификационной панели, и створ поднялся. За ним тут же вспыхнул свет: мятая кровать, встроенный шкаф, ступенька санблока и бесполезный экран блокированного интервидения. Он сделал шаг в комнату но, спохватившись, уступил дорогу даме. Марта с трудом протиснулась между ним и краем створа, хотя проем был достаточно широк. Зайдя внутрь, она с непонятным выражением лица потянула руку на себя – Тихон обнаружил, что его ремень она так и не отпустила.
– До сих пор был в классе?
– Нет, в речке купался.
– Какой ершистый, – рассмеялась Марта и провела пальцами по его волосам.
Тихон порывисто уклонился, но уже через секунду пожалел: то, что она сделала, было приятно.
– Угостить тебя, что ли, морковной пастой?
– А другого ничего?
Она как-то неопределенно стояла рядом, продолжая, словно по забывчивости, держаться за его пояс.
– Еще есть баранина и устрицы, но я увлекаюсь морковью, – неуклюже сострил он.
– У тебя голова только жратвой забита? – мурлыкнула Марта, придвигаясь к Тихону.
Она подошла совсем близко, так, что он уже не видел всего лица, а мог сфокусировать взгляд лишь на длинных, пушистых ресницах. Нижней губе стало щекотно – к ней притронулось что-то нежное и мягкое.
Тихон вспомнил складку на брюках Марты. Это было как-то связано – и плотные тугие штаны, и ее неторопливый язык. Тихон не знал, почему, но вдруг понял, что когда касаешься губ другого человека, получаешь право распоряжаться его одеждой.
Марта подалась назад и увлекла его за собой. Ремень глухо ударился о пол, но она продолжала держать Тихона маленькой уверенной ручкой. Он и не думал сопротивляться, только опасливо оглянулся на закрытый створ и послушно потащился к кровати.
Она что-то беззвучно сказала, и Тихон почувствовал ее гладкие теплые зубы. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Он даже не мог представить, что чужие зубы, которые ты можешь потрогать своим языком, – это хороший повод, чтобы жить.
– Ты хочешь, чтобы я все сделала сама? – лукаво спросила она, чуть отстранившись.
Тихон густо покраснел. Марта, очевидно, ждала не ответа, а каких-то действий – причем, не каких-то, а непременно уверенных и красивых. Он принялся судорожно ковырять ее пряжку. Замок не поддавался, и Тихон физически ощущал, как убегает бесценное время.
Справившись, наконец, с поясом, он осоловело завертел головой, соображая, куда бы его положить. Взгляд нечаянно наткнулся на собственные брюки. Ничего особенного из них не торчало, в конце концов, сам он созерцал эту деталь по несколько раз в день, и женщинам он ее тоже показывал, но все те женщины были врачами – эту деталь они видели совсем в другом состоянии и даже если брали ее в руку, то совсем не так, как Марта.
– С тобой все ясно, – насмешливо произнесла она.
Что-то мгновенно изменилось. Описать это словами было невозможно, просто волшебная тишина впиталась в стены, воздух стал прозрачней и жиже, а свет – резче.
Марта села на кровать и кратко его чмокнула – с таким умилением, точно это был резиновый зайчишка.
– Раздевайся, чего стоишь? – буднично сказала она и, закинув ногу на ногу, взялась за обувь.
Тихон не мог и шевельнуться, ему казалось, что как только он сделает первое движение, остатки тягучей сладкой сказки тотчас растворятся.
Марта разулась, и поставив ботинки на пол, приступила к застежкам на рубахе.
Ощущение утраченной тайны понемногу возвращалось. Чем выше поднимались ее пальцы, тем большее волнение овладевало Тихоном – вот сейчас она расстегнет верхнюю кнопку, и ему откроется что-то такое…
Марта сняла рубаху, затем деловито ее свернула и положила к ботинкам. Если б она сделала это чуть медленнее… А так получалось, что Тихон для нее вроде той женщины в белом халате, которой можно показывать все, что угодно, и при этом ничего не чувствовать.
Она на мгновение замерла и, подняв голову, поймала его одурелый взор.
– Нравится?
Да, ему нравилось. У Марты была большая налитая грудь, слегка – самую малость – свешивавшаяся от тяжести. Она сильно отличалась от бесполых, невыразительных холмиков, что вольно или невольно Тихон видел у сверстниц, но главное, она не была запретна. Даже ее изображение заставляло Тихона переживать, теперь же он мог не просто любоваться, но и делать с ней то, о чем так исступленно мечтал.
От мысли, что он до нее дотронется, у Тихона закружилась голова. Он будет ее гладить, прямо сейчас – столько, сколько захочет, и Марта не станет возражать.
– Ну, что же ты? – шепнула она, снова прикасаясь к нему ласковыми пальцами.
Тихон согнул окаменевшую руку и потянулся к ее груди. Кожа у Марты была смугловатая, как от умеренного загара, тем соблазнительней выглядели родинки возле большого темного круга с напряженной горошиной посередине. Тихон собрался с духом и прижал ладонь к соску – он оказался гораздо тверже и горячее, чем Тихон представлял. От этого неожиданного и счастливого открытия в голове что-то лопнуло и мгновенно разлилось по всему телу. Он на миг захлебнулся медовым блаженством – стены с потолком искривились, а пол заходил ходуном так, что Тихон еле удержался на ногах.
– На ужин морковное пюре, – нервно хохотнула Марта.
Он не сразу понял, что произошло.
Марта вытерла руку о кровать и начала одеваться.
– Вот ведь, связалась, – раздраженно бросила она. – Не пялься, милый мальчик, на тетеньку, лучше иди помойся. Нет, сначала выпусти меня отсюда.
Марта ушла так быстро и бесследно, словно ее здесь и не было. О позоре напоминал только валявшийся ремень и расстегнутые штаны – в них пульсировало, стыдливо сжимаясь, то, что Тихон успел возненавидеть. Он с укором разглядывал ненужный орган, раз и навсегда испоганивший ему жизнь. Марта никогда его к себе не подпустит, и тем ужасней то, что он уже изведал ее тепло, ее умелое внимание – пусть даже и в такой форме, но это было дороже, чем доступные объятия Алены и ее подруг, которых он всегда сторонился.
Если бы ничего не было, со жгучей тоской подумал Тихон. Если б она не затевала этой торопливой страсти.
Он не мог взять в толк, почему она обошлась с ним так жестоко. Тихон знал – не из практики, а из какого-то наследственного опыта, – стоило чуть-чуть подождать, и у него бы получилось. Через несколько минут он пришел бы в себя и тогда сделал бы ей все – все, что только она могла пожелать. А потом еще раз, и еще. Он молодой, сил у него много, и он быстро учится. Но Марта не захотела дать ему второй попытки, как будто он намеренно ее оскорбил. Как будто она приходила лишь за тем, чтобы его растоптать и продемонстрировать ему, насколько он беспомощен.
Жить дальше с этой язвой в душе было невыносимо, и он бешено заметался по кубрику в поисках чего- нибудь такого, что помогло бы прекратить его муку.
Он дважды залетал в санблок, но ничего подходящего там не нашлось. Почему в Школе не выдают личное оружие?! Можно было разбить экран и получить хороший острый осколок, но, стукнув кулаком по белому стеклу, Тихон заранее сдался.
Пробегая по комнате в двадцатый раз, он неожиданно споткнулся о ремень и сразу успокоился. Вот оно. Тихон задрал голову, изучая потолок, но приладить петлю было некуда.
– Не выйдет, – сказал за спиной лейтенант.
Створ поднялся еще не до конца, поэтому чтобы войти, ему пришлось немного пригнуться.
– На пряжке стоит ограничитель, дальше талии пояс не затянется. Дай-ка, – он взял ремень и повернул
