горели на берегах погребальные костры из сандала, и плотный дым, который, застилая небо, поднимался над их четкими, словно нарисованными тушью на золотом фоне решетчатыми остовами, казался физическим доказательством истинности учения о переселении душ. От костров на берегу Гудзона доносился аромат благовоний и табака.
На третий день меня навестил Кастро. Он приехал рано утром с термосом кофе и пакетом доминиканского печенья. Привез он и настоящую еду: в кастрюльке, прикрытой фольгой, лежало приготовленное его теткой рагу - сосиски и рубленое мясо с картофелем, морковью, луком и смесью сладкого и острого перца. Мы подогрели рагу на плите и съели с тортильями, а потом выпили кофе с печеньем.
Я спросил Кастро, как он поживает, и он ответил, что все, в общем, нормально, если не считать некоторого разочарования, которое он испытывал в последнее время. Жизнь обыкновенного «быка», стоящего на нижней ступени в иерархии бандитской наркогруппировки, была ему не по душе. Она казалась Кастро и скучной, и одновременно чересчур нервной. Доминиканцы, сказал он, просто сумасшедшие, и еще раз пророчески заметил, что, несмотря на весь ум и изворотливость Рамона, дни его на этой земле сочтены и исчисляются месяцами, а может, годами, которых никак не больше десяти, причем Кастро боялся, что босс потянет за собою и его.
- Что ж ты, такой молодой, а уже так мрачно смотришь на вещи, - шутливо пожурил я Кастро, но тот ответил, что на самом деле он ненамного моложе меня. Мы сравнили даты нашего рождения, и оказалось, что он прав. Я, конечно, сразу сказал, что я гораздо опытнее, потому что мне в жизни довелось пересечь Атлантику и экватор, посидеть в тюрьме и побывать на военной службе. Мои последние слова неожиданно привели Кастро в хорошее настроение, и он признался, что буквально вчера ездил на Таймс-сквер, чтобы поподробнее узнать об условиях приема на службу в Корпус морской пехоты. Кастро был тяжеловат и вряд ли мог сдать экзамены по физической подготовке, но я подумал, что его, наверное, подтянут. Поэтому я сказал, что это превосходная идея и что, на мой взгляд, морская пехота США почти не уступает британской Королевской морской пехоте и находится всего лишь одной-двумя ступенями ниже наших парашютно- десантных подразделений, Специального военно-воздушного полка, пяти-шести полков шотландских горцев, полка «Черная стража», ирландских рейнджеров, гуркхских стрелков и нескольких лучших гвардейских бригад. Кастро, впрочем, не понял, что я смеюсь, а я не стал развивать эту тему дальше.
Кроме еды, Кастро захватил с собой шахматы. Играть его учил отец, и сейчас он спросил, не хочу ли я сгонять с ним партию-другую. Я прекрасно понимал, что и шахматы, и вообще вся идея этого визита принадлежала Рамону, но мне было все равно. Мы стали играть на мелочь, и я выиграл у Кастро десять раз подряд; даже когда я начинал без ферзя и разрешал ему брать назад каждый ход, мне не составило труда справиться с ним.
Ближе к вечеру Кастро ушел, пообещал зайти завтра и привезти жареную курицу. Уже стоя в дверях, он вдруг спросил, не возражаю ли я, если Рамон тоже заглянет ко мне чуть попозже.
Главное в армии - это терпение. В армейской жизни встречается слишком много дерьма, поэтому, чтобы стать хорошим солдатом, нужно быть по-настоящему терпеливым парнем. Кастро просидел со мной чуть ли не весь день, но только сейчас упомянул об истинной цели своего прихода, и я не мог им не восхищаться.
- Знаешь что, Кастро, - сказал я, - мне кажется, ты будешь прекрасным морским пехотинцем.
- Спасибо, приятель, - ответил он, и мы смущенно посмотрели друг на друга. Кастро даже покраснел.
- Так ты не против, если Рамон заедет к тебе вечерком? Ему не хочется причинять тебе неудобство, и он не знает, как ты себя чувствуешь после… после того, как тебе пришлось убить своего друга.
- Откуда он знает, что я убил Боба? - насторожился я.
- Рамон многое знает, Майкл. Один человек видел, как ты выбросил пистолет. Ну а в каких случаях лучше избавиться от ствола, известно, наверное, и малым детям. Кроме того, Рамон прочитал нам заметку в «Ньюсдей». А еще он сказал, что… в общем, не важно.
- Что же он сказал? - спросил я.
- Прямо не знаю, можно ли мне…
- Рамон не велел тебе говорить?
- Нет, он ничего такого не сказал, но я все равно не знаю, должен ли я рассказывать…
- Скажи, что он сказал! - не отступал я. Кастро явно было не по себе от того, что он проболтался. Стоя в дверях, он переминался с ноги на ногу; чувствовалось, что ему очень хочется уйти.
Взяв Кастро за рукав, я втащил его обратно в квартиру. Не грубо, но все-таки…
- Присядь-ка на минутку, - сказал я.
Он послушно сел. Больше он не сопротивлялся, успокаивая свою совесть тем, что попытка сопротивления с его стороны была.
- Ну? - спросил я.
- В общем, Рамон сказал, что он в тебе не ошибся и что ты - именно такой человек, который был ему нужен. Еще он добавил, что теперь ты займешься Бланко [Бланко (от исп. blanco) - Белый, то есть Уайт] и остальными. Мы, мол, сами увидим… Рамон сказал - ты уберешь их всех одного за другим и к Новому году весь Бродвей от Северного Гарлема до Инвуда будет нашим. Бланко будет крышка. Конечно, он сказал это другими словами, но в целом смысл был такой. Даже не знаю, Майкл, быть может, мне все-таки не следовало тебе это говорить, но… Скажи, ты и правда убил того парня?
Я кивнул.
Кастро тоже кивнул.
- И он действительно был твоим другом?
- Да. Когда-то…
- О'кей, приятель, пожалуй, я лучше пойду. Курицу принесу завтра, если ты не против.
Я снова кивнул, и Кастро ушел, а я вернулся на свой футоновый матрасик и стал ждать. Не прошло и получаса, как в дверь постучали.
Я открыл.
Это был Рамон. Он был в кроссовках «Эйр Джорданс», черных хлопчатобумажных брюках и голубой рубашке-поло, которая была мала ему как минимум на один размер. Поверх рубашки он надел черную куртку. На шее Рамона болталась толстая золотая цепь. Он протянул мне руку, я пожал ее, и мы вместе отправились на кухню. На улице совсем стемнело, и над Нью-Джерси и мостом Вашингтона зажглись многочисленные огни. Туман рассеялся, и я почувствовал сожаление.
Рамон привез бутылку «Бушмиллза».
- Ирландское виски, - сказал он.
- Спасибо за внимание, Рамон, но я, честно говоря, не большой любитель виски, - с улыбкой сказал я, изо всех сил стараясь его не обидеть. По правде говоря, я немного покривил душой: не любил я только ирландское виски, в тех же случаях, когда я все-таки его пил, я предпочитал темное, как торф, виски с Айлея или Джуры, которое чуть заметно отдавало запахом торфа.
Рамон пожал плечами и достал из кармана кубинскую сигару. Он собственноручно обрезал кончик, закурил сигару и протянул мне. Я затянулся - и едва не слетел с кухонного табурета, до того она оказалась крепкой.
- Черт побери, Рамон, это что - сигара с «травкой»? - спросил я, прокашлявшись.
- Нет, это просто хорошая сигара, - ответил он и добавил: - Я хочу, чтобы ты меня понял, Майкл, мы ничего не празднуем и я пришел не для того, чтобы поздравить тебя с успехом. Не скрою: я рад, что ты сделал то, что сделал, но я понимаю - это твои дела, которые не имеют ко мне никакого отношения.
- Да, пожалуй, - согласился я.
- Но с другой стороны, и цели наши совпадают, и, следовательно, ты невольно помогаешь мне. Поэтому не сердись, если я тоже захочу тебе помочь.
- Я вовсе не сержусь, Рамон.
Он кивнул и едва заметно улыбнулся.
- Ладно, плесни мне немного, - сказал я. - Только без льда.
Рамон налил нам по полному стакану, и мы перешли в гостиную, где могли смотреть в окно и разговаривать.
