– Как дальше-то жить? Сделать липовый паспорт? Уехать, устроиться на работу, жениться… Вроде, в эмиграции. Но ведь не этого же хотели. Ведь не удрали же там, остались. Вгрызлись, потому что свое. За свое – не стыдно. Там – жуть, а здесь…
– И здесь будет. Такая же будет каша, а может, и похлеще. Стартовая площадка у Немаляева…
– Стой!.. – Одернул его Костя. Он вытянул голову и скосил глаза на дверь. – Слышишь, нет?
В дальней комнате гнусавил забытый телевизор. Звуки сливались в ненавязчивый фон, но что-то в этой мешанине показалось болезненно знакомым. Какая-то интонация. Какое-то отдельное словцо.
Вскочив, они ринулись из кухни.
Репортаж только начинался. Показывали Садовое Кольцо. Мельком – ряд иномарок у тротуара, крупно – парадный вход американского посольства. Милицейская будка, длинная очередь за визами и бойкое, душ на пятьдесят, столпотворение у ворот. На пикет это было не похоже – ни флагов, ни плакатов, да и камера, снимавшая мероприятие, была лишь одна.
В центре, держась рукой за ограду, висел невзрачный человечек в обыкновенном костюме. Камера тряслась, изображение прыгало, но личность оратора сомнений не вызывала.
– Эта страна диктует всему миру, как любить, что есть, что читать! Вместе со своей нищей культурой она внедряет и свою систему ценностей! Америка, страна без истории, насаждает свою концепцию будущего! Что ж, наверно они уже создали у себя рай. Наверно, они имеют право учить. Ведь американское общество – самое безукоризненное. Так дайте на него посмотреть!!
Сборище одобрительно загудело.
– Почему мне отказали во въезде?! – Продолжал он. – Я имею право знать, какую модель нам предлагают в качестве эталона! Я желаю видеть, действительно ли они так счастливы, как о том вещают продажные журналисты. Почему меня не пустили в этот рай на земле? Что, и вам отказали? И вам? Вас пустят – если вы талантливый музыкант или ученый, владеющий гостайной. Им нужно извлечь прибыль, а судьбы простых людей их не тревожат. Вот он, американский гуманизм! У них даже не хватает смелости пустить к себе честного человека! На неделю, больше бы я там не выдержал! Но нет! Они боятся разоблачения! Они не хуже нас знают, что их строй прогнил, что в Соединенных Штатах расцвел самый страшный из всех режимов, которые когда-либо…
– Трепаться он здорово умеет, – сказал Петр.
– Заткни его, – попросил Константин.
– Вот тебе и премьер, легок на помине. – Петр послушал еще с минуту и убавил громкость. – Партия Прогрессивного Порядка. Хоть бы название поменял.
– Как думаешь, Немаляев в этом замазан?
– Теперь наверняка. И не он один. Если Ополчение в том слое продолжает работать по черному списку, скоро все слетятся.
– Слетаться особенно некому, – злорадно заметил Костя. – Я здесь тоже времени не терял. Получается, казнил их впрок, до того, как они создадут Чрезвычайное Правительство.
– Не за то, что преступники, а за то, что могут ими стать. Несправедливо, зато надежно. …А пулеме-еты говори-или в отве-ет… – пропел Петр. – Помнишь?
– Наша любимая.
– Ну что, теперь знаешь?
– Ты о чем?
– «Как жить», и так далее. Обрел свой смысл?
– Появился враг – все встало на свое место. Неужели это и есть то, ради чего мы рождаемся?
Петр поднял пульт и снова сделал громче – Нуркин даже не сбился с ритма.
– Сегодня, в этот самый день, я подаю в суд! – Орал он. – На американского президента и на каждого американца в отдельности! Я подаю иск о защите чести и достоинства! За то, что меня ставят ниже Эйнштейна и Чаплина…
– Все, хватит, – не выдержал Костя. – Уже сюр какой-то пошел.
– Долго показывают, не прерывают. Значит, эфир оплачен. Итак, что у нас в активе? Удостоверение фээсбэшное. Квартира, тачка – все паленое, но недели две попользуемся. Еще?
– Есть у меня «Вальтер». Сомнительный, бандитский. И к нему сюрпризик под названием «Штайр», с оптическим прицелом, но лучше их не трогать. На них ведро кровищи, к тому же тайник давно не проверялся. В общем, кроме ножа – ничего. У Бориса оружия нет, зато денег должно быть прилично. И, не исключено, наркота. А еще точилка у него классная. На ней любой тесак можно в конфетку превратить.
– Я помню, ты увлекался. Сюрикенов себе наделал…
– Не сюрикены, а пилы дисковые. Они мне и тут пригодились.
– Значит, это ты? Маэстро мне рассказывал. И Немаляев про тебя тоже в курсе. Плоховато все это пахнет…
– Поясни.
– В аквариуме мы с тобой, Костя. Как золотые рыбки. Кто кого прикармливает, неясно.
– Поглядим…
Костя распахнул дверцы шкафа и перебрал одежду на вешалках. Шмотки были качественные, но затасканные. Видно, Борис настолько заболел идеей вторжения, что совершенно перестал за собой следить. В карманах пиджаков нашелся десяток мелких купюр. Константин сложил их горкой на столе и приступил к брюкам.
Петр обследовал кухню. Скромные сбережения Борис по-бабьи хранил к жестяной банке с крупой. Петр вытащил черный пакетик, но развернуть не успел – из комнаты неожиданно раздался стон.
– Тошнит меня, – бессильно опустившись на кровать, пожаловался Константин. – Голова, как воздушный шарик. Того и гляди, лопнет.
– Выпили-то символически.
– Не от водки, – с трудом выговорил он. – Паршиво мне, командир. Ты это… там у Бориса наручники валялись. В другой комнате. Пристегни-ка меня к батарее. Прошу. Да быстрей! Кажется, я… географ, падла, наружу лезет. Рот залепи, он верещать станет.
– Костя?.. Не сходи с ума!
– Давай, сотник. Я не обижусь. Лучше будет. Потом… потом все объясню…
Он на мгновение закатил глаза, а когда зрачки вернулись на место, это был уже не совсем он.
– Кто вы? – Взвизгнул Константин. – Опять я здесь! Зачем вы меня сюда притащили?
– Погоди, погоди, – смущенно улыбнулся Петр. – Ты в школе работаешь?
– Что вам надо? У меня нет денег. Где моя жена? Где Настя? Что вы с ней сделали?!
Он бросился к окну, но Петр настиг его ударом в затылок. Придержав тело, сотник прислонил его спиной к стене и пошел за наручниками. В этот момент на полу затренькал телефон. Петр потянулся к розетке, но увидев, что телефон с автоответчиком, присел рядом. Одновременно с пятым звонком раздался тихий щелчок, и голос с микрокассеты объявил:
– Это квартира Бориса Черных. Если вы не ошиблись номером, можете оставить свое сообщение, будет время – послушаю.
Аппарат коротко прогудел, и закрутилась вторая кассета. На том конце секунду помолчали, потом какая-то женщина позвала:
– Боря-а! Борюсик, возьми трубку. Ты же дома. Нет? Врешь, наверное… Борюсик, подтверждается! Представляешь? Вся твоя ахинея. Все сходится. Сегодня еще троих перекинутых привезли. Бред полностью совпадает. Симуляция исключена, им такой подробный допрос учинили, что никакие…
Время закончилось, и телефон отключился. Кассета встала, мигнула зеленая лампочка, затем что-то еще пискнуло, и аппарат замолк. Константин не шевелился. В наступившей тишине вновь заговорил Нуркин.
– Присоединяйтесь! У нас есть программа. Мы твердо знаем, чего хотим, и знаем, как этого добиться. Наш идеал – справедливость и равные возможности. Присоединяйтесь! Будьте с нами!
– Будем, будем, – заверил Петр, поднимаясь с пола.
Телевизор продолжал бормотать, но он уже не обращал внимания. Сотник разыскивал наручники – для единственного друга. Для первого бойца своего нового отряда. Наручники и пластырь, почти как в психушке. Такой уж в этом мире был порядок.
