Твоя половина мира

туда, и ничего не придумав, достал комок мятых банкнот.

– Не надо, не надо, – засуетилась женщина.

Он молча залез на стол и, припечатав ботинком какую-то бумажку, спрыгнул по другую сторону.

– Гос-споди!..

– Вот… Вам… – Тиль вывернул карманы и рассыпал по полу деньги. Нечаянно. Но собрать их он уже не мог.

– Это слишком много, – сказала женщина.

– Много – никогда не слишком, – ответил Тиль. – Полушин. Федор. – Он пошатнулся. – Федор Полушин, пожалуйста.

– Зачем?..

– Я только посмотрю.

– Здесь не театр, чтобы смотреть! Смотреть здесь не на что.

– Кто опознавал труп?

– Зачем его опознавать?.. А-а… Полушин, вы сказали? Это же его с огнестрельными привезли?..

– В воскресенье, – уточнил Тиль.

– Я и дежурила… в воскресенье, да.

– Так опознание было?

– При мне – нет.

– А почему решили, что покойник – Полушин?

– Вы такие вопросы задаете… Дурацкие вопросы! – разозлилась женщина.

– И все же…

– Опознают тех, у кого личность не установлена. А Полушина привезли… как Полушина! Полиция на месте разобралась.

Тиль взъерошил волосы и так замер – крепко держа себя за макушку. Он был уверен, что Федора убили, но эта уверенность… ни на что не опиралась. В варианте, в том неимоверно подробном форвертс, Тиль застал в квартире только Ефимова и двоих экспертов. Тела там не было. В воскресенье, то есть в реальности, о смерти Полушина он услышал из выпуска новостей. И снова… не видел тела. Точнее – лица.

Тиль застонал. Вспомнить подробности оказалось даже легче, чем он думал.

Они с Элен завтракали. Чуть северней это назвали бы обедом, но у славян ритуалы привязаны не ко времени суток, а к собственному распорядку дня. Они легли уже утром и спали не больше двух часов, но проснулись в Москве и поэтому – завтракали. Дрянной гостиничный монитор показывал какое-то старое кино на русском. Потом начались новости. Пара сюжетов прошла мимо: политика, то-се. Потом… Элен заметила психа из «Поросячьего визга» и прибавила громкость. Репортер сообщил, что псих действительно был психом, и… тут появилась комната, Тиль узнал ее сразу: книжные полки, громадный аквариум… Кровь. Кресло. Возле кресла – мертвый Полушин…

Нет, не так.

Возле кресла – мертвый мужчина. Камера движется от ног к голове, и у самого подбородка… Тиль опускает глаза.

Он не мог на это смотреть.

И еще… Еще кое-что поважнее.

Он не захотел видеть мертвого Полушина второй раз. Прежде чем Федор появился, Тиль уже увидел его – секундой раньше. Не на экране – в своем форвертс. Которым в тот момент безраздельно владел Демон…

– Вам плохо? – встревожилась женщина.

– Хуже не бывало, – сказал Тиль.

Он вдруг почувствовал себя так, будто нюхнул нашатыря, – больше, чем полагается. Сознание прояснялось – резко, слишком резко. От этого Тиля снова качнуло, он попятился к столу и тут обнаружил, что в коридоре полно свободного места: стол занимал треть, максимум – четверть ширины. Рядом оставался нормальный проход, шагать по бумагам нужды не было…

Он ощутил, как в крови что-то горит, как форвертс – его родной, собственный дар – сжирает транквилизатор и, становясь неуправляемым, прорезается все дальше, множится безмозглой и непобедимой опухолью, подчиняет весь организм себе… и не исключено – Демону.

Тиль судорожно открыл пузырек и опрокинул его в рот. Бутылку он оставил в такси, запить было нечем. Слюна пропала, и капсулы слиплись в твердый ком.

– Дайте воды, – пробормотал он.

Женщина сунула ему в руки пластиковый стаканчик и лишь потом рассмотрела этикетку.

– Да вы… с ума сошли!! Гипнотиморол – это… Сколько вы приняли? Тоже в холодильник захотелось?!

– Вот именно. В холодильник. Где Полушин?

– Вы в таком состоянии…

– Не беспокойтесь, мне уже лучше.

Тиль подозревал, что и эта порция скоро нейтрализуется, а больше у него не было… Да и нельзя же глотать транквилизаторы бесконечно, нельзя кормить это, рождающееся внутри, – непонятное и агрессивное. Но сейчас он действительно как будто пришел в себя.

Женщина, причитая, остановилась возле двойной двери – одной из многих в этом коридоре. Тиль не видел, чтобы она проверяла какие-то записи.

– Вы их по именам помните? – спросил он.

– Кого?

– Покойников.

– Перестаньте, я вас умоляю… Ваш Полушин здесь. Смотреть будете, или нет? Может, не надо?..

– Надо.

Помещение, против ожиданий, оказалось маленьким и теплым. По стенам, от пола и до потолка, шли закрытые квадратные секции. Слева в углу стояли две сложенные каталки. Прямо напротив входа торчала ширма, обклеенная оранжевой пленкой.

Створки сзади сомкнулись, одновременно лязгнул засов. Спустя мгновение оранжевая перегородка отъехала в сторону. Ефимов сдвинул ее ногой, руки у него были заняты автоматической винтовкой.

Тиль вздохнул и, вытащив пистолет, бросил его на пол.

– Форвертс тебя подвел, Хаген.

– Нет, не подвел. Кто продал-то?

– Есть доброжелатели, есть… – Ефимов медленно переместился в сторону, к тележкам. – Будь добр, отойди от двери.

– Что ты волнуешься? Она заперта.

– И все же отойди. Вот так, спасибо.

– В полицию не поедем?..

– Поедем обязательно. Но сперва побеседуем. В частном порядке. – Ефимов опустился на тележки. – Я вспомнил… Вспомнил, Хаген! Многое из того, что… чего не должно быть. Чего и не было никогда.