придерживаться этого мнения до тех пор, пока техника не преподнесет нам лучшего подарка».
РОВЕСНИК ВЕКА
Подмосковные леса красивы в любое время года, даже поздней осенью, когда деревья, сбросив листву, обнаженные, стоят и стынут на холодном ветру. Лесные массивы тянутся вдоль проселочных, шоссейных и железных дорог на десятки километров, привлекая внимание туристов, охотников, грибников, художников—пейзажистов, мечтающих запечатлеть полюбившиеся места на реках Москве, Оке, Клязьме, Истре, Пахре, да мало ли кому что приглянулось.
Казалось, так было всегда. И в этом вас будут уверять старожилы любой подмосковной деревни, только непременно добавят, что этак лет пятьдесят—семьдесят назад здешние леса были побогаче и ягодой, и грибами, и разной дичью. Не поверить этому нельзя: сам не раз хаживал по заповедным местам Подмосковья.
Последний раз привели меня сюда обстоятельства, связанные с творческой деятельностью: предстояло собрать материал для книги о маршале бронетанковых войск Михаиле Ефимовиче Катукове, уроженце села Большое Уварово, что недалеко от Коломны.
Были опасения, что за давностью лет вряд ли удастся что—то разыскать. Ведь человек, о котором предстояло писать, родился почти сто лет назад, а время, как известно, стирает не только людскую память, но и безжалостно распоряжается судьбами людей.
И все же чутье подсказывало, что поиски увенчаются успехом: Катуков — человек не рядовой, как— никак маршал, дважды Герой Советского Союза, а к героям у нас всегда относились с почтением. Чутье меня не обмануло. Удалось найти людей, знавших Михаила Катукова и его семью, родственников — далеких и близких. Они—то и поведали обо всем, что легло в основу первых глав этой книги.
…Сентябрьский день клонился к вечеру. Ефим Епифанович, закинув за плечо ружье, пробирался домой через Скребковский лес. Охота была неудачной, за целый день подстрелил на болоте двух лысух и крякву, на озими спугнул двух зайцев, стрелял — промахнулся, только патроны перевел.
Тропинка привела к родному дому. У крыльца Ефим Епифанович неожиданно столкнулся с родным братом Василием. Тот, широко раскинув руки, шел навстречу:
— Радуйся, Ефим, твоя Мария сына родила. Богатырь!
Ефим Епифанович опешил. Как же так? По совместной с женой прикидке это должно случиться не раньше чем через неделю. Но природа не спрашивает…
Вбежав на крыльцо, он толкнул дверь в сени и прямиком — в горницу. В отгороженной цветным пологом маленькой спаленке лежала на кровати счастливая жена, рядом, посапывая, — младенец.
Сына, как и полагалось, через определенное время крестили, нарекли Михаилом. В церковной книге поставили дату рождения — 17 сентября 1900 года.
Михаил рос здоровым и бойким мальчуганом, еще и года не было, как он стал на ноги и сделал первые самостоятельные шаги. Потом у него появились братья и сестры, в доме становилось шумно и тесно. Ефим Епифанович и Мария Семеновна были счастливы, хотя забот невпроворот: четверо ртов надо было накормить, одеть, обуть.
Дети подрастали, каждый ребенок требовал к себе внимания и забот. Старший Михаил уже пошел в школу, а там, глядишь, подойдет черед и остальных. В селе Большое Уварово была одноклассная школа со сроком обучения три года. Такой даже во всей округе не было. Построили ее петербургские купцы братья Сумаковы, выходцы из села. Купцы богатые, нажившие свои капиталы на торговле зерном, скотом, молоком и молочными продуктами. Они имели торговые дома в Озерах, Коломне и Петербурге. Старший из братьев — Михаил Сумаков, меценат, отпускал немалые средства на содержание уваровской школы, на приобретение наглядных пособий, оборудования и приборов. Позаботился и о библиотеке, которая насчитывала сотни томов.
Повезло уваровским школьникам и на учительницу. Уже несколько лет здесь работала Мария Ивановна Уварова. Приехала она из Коломны, село ей понравилось, так и осталась в нем. Человек мягкий, уравновешенный, сельские ребятишки души в ней не чаяли.
Спустя много лет маршал Катуков посвятил своей первой учительнице такие строки: «Марии Ивановне я обязан тем, что она привила мне любовь к чтению. Эту любовь я пронес через всю жизнь и могу сказать, что это сыграло для меня немаловажную роль. Залпом одна за другой проглатывал я книги Клавдии Лукашевой о героях Севастопольской обороны, узнал о Нахимове, Корнилове, матросе Кошке. Образы наших героических предков — Суворова, Кутузова, Дмитрия Донского — навсегда завладели моим воображением».
И добавлял: «Пристрастившись к чтению, я горячо полюбил литературу, с годами мне открывалась прелесть великих произведений, которые обогащают нас пониманием жизни и человека, но я всегда думаю о том, как правильно поступила Мария Ивановна, подобрав для меня в начале моего «читательского стажа» книги, особо захватившие мое мальчишеское воображение и вместе с тем оказавшиеся небесполезными для дальнейшего моего пути… В свое время вошли в мою жизнь и Пушкин, и Толстой, и Некрасов…»
Эти строки были опубликованы в озерской газете 11 мая 1972 года.
Школьный выпуск — это всегда волнующий момент. Вручая своим питомцам свидетельства, Мария Ивановна Уварова произнесла напутственные слова. Ей так хотелось, чтобы все они учились дальше — в гимназиях, университетах, развивали свои способности. Понимала: едва ли это кому удастся. За место в жизни придется бороться.
В сентябре Мише исполнилось двенадцать лет. Это был последний год его сельской жизни. В ожидании вызова Ефима Епифановича он в свободное время уходил в лес, подолгу сидел у речки Ятарме с удочкой, а то и пробирался на Оку, за восемь—десять верст от дома, словно хотел проститься с родными, хожеными—перехожеными местами.
Вскоре пришло письмо из Питера. Отец просил Марию Семеновну как можно скорее собрать в дорогу Михаила: уже подыскал ему работу у купцов Сумаковых.
Как когда—то мужа, Мария Семеновна провожала теперь сына. Вывела на дорогу, ведущую в Коломну, трижды поцеловала, перекрестила, легонько толкнула в спину:
— Иди, сынок! Иди, не оборачивайся!
И Михаил Катуков зашагал по пыльной дороге. Кончилось его детство, начиналась пора зрелости, а с нею — и путь в самостоятельную жизнь. Что мог он, двенадцатилетний мальчишка, знать о ней?
…Над Петербургом стояли привычные в эту пору низкие осенние тучи, шел дождь. Сойдя с поезда на Николаевском вокзале, Михаил стал пробираться сквозь толпы людей к выходу. Он заранее прикидывал — если не встретит отца, за двугривенный наймет извозчика, который отвезет его по указанному адресу. К счастью, все обошлось. Ефим Епифанович в плащевой накидке стоял у вокзала, обшаривая глазами прохожих. Увидев отца, сын рванулся навстречу:
— Батя!
Извозчика все же нанимать пришлось: дождь усилился. Пролетка катила по мокрой мостовой, а Ефим Епифанович показывал сыну дома, улицы, городские парки и скверы, где с деревьев облетали последние листья.
Времени для знакомства с городом у Михаила не было, его предстояло познавать в ходе работы. На второй день отец привел его в контору молочной фирмы Сумакова, которая помещалась на Невском проспекте, в доме № 71. Это было солидное торговое заведение, успешно конкурирующее с другими такими же фирмами. Отсюда молочные продукты поставлялись даже к царскому двору. Все магазины, как правило, — в центральной части города: на Невском и Владимирском проспектах, на Гороховой и Разъезжей улицах.
Вспоминая свою жизнь в Петербурге, Михаил Ефимович Катуков написал: «Владелец молочной фирмы Сумаков принял меня на работу «мальчиком». От зари до зари бегал я по городу: разносил заказчикам молоко, драил дверные ручки, протирал мокрыми опилками кафельные полы, мыл стекла витрин и дверей, молочную посуду.
