Сенирино, овладеть населенными пунктами Большая Ивановка и Сапрон. Хотя корпусу противостояли незначительные силы противника, задачу он не выполнил, встретив сильный заградительный огонь, его танковые и пехотные части повернули обратно, положение на рубеже спасли танкисты 1–й гвардейской танковой бригады. Только утром 11 июля Павелкину удалось занять прежние позиции.[124]
Как потом выяснялось, не лучшим образом наступали и некоторые части 1–го танкового корпуса. Что это — неудача или еще сказывается отсутствие боевого опыта? Скорее всего и то и другое. Катуков старался во всем детально разобраться.
— Как всякий опыт, боевой сразу не дается, — говорил Михаил Ефимович работникам штаба. — Ладно, 16–й танковый корпус еще не обстрелян как следует, но наши—то бригады достаточно понюхали пороху. Ведь неделю тому назад мы хорошо побили немцев, задержали их и на реке Олым, и на реке Кшень. Что же произошло?
В штабе подробнейшим образом разбирали и анализировали прошедшие бои. И вот появляется приказ Катукова, в котором говорилось:
«Установлено, что командование бригад не поняло моей учебы, моих указаний и приказов, в решающие моменты боя игнорировало, пренебрегло указаниями:
1. Донесения с поля боя не представлялись в сроки (1 мсбр), неточные (1 тбр).
2. Нет взаимосвязи между бригадами.
3. Нет достоверной разведки — тактической и боевой, о противнике поверхностное представление.
4. Нет наблюдательных пунктов с командирами штабов, наблюдающих за полем боя; в 1–й мотострелковой бригаде командование ездит по частям без толку, не руководит боем, в этой же бригаде в течение дня не была развернута бригадная артиллерия. Штаб 1 мсбр не имел связи с батальонами.
5. Не ведется огонь пехоты из пулеметов по пикирующим бомбардировщикам.
6. Несвоевременно выносятся раненые с поля боя, не сразу оказывается помощь…»[125]
Выводы, сделанные в ходе разбора боевых действий группы, пошли всем на пользу. Командиры особое внимание уделяли теперь вопросам организации боя, техническому состоянию машин, взаимосвязи друг с другом, артиллерийской поддержке, словом, старались учесть все замечания Катукова.
Бои под Воронежем продолжались. В самый ответственный момент заболел командир 1–й гвардейской танковой бригады полковник Чухин. Его заменил молодой тридцатитрехлетний подполковник В.М. Горелов. Владимир Михайлович до войны с отличием окончил Военную академию механизации и моторизации, в боях показал себя умелым командиром.
1–й танковый корпус держал оборону на значительном участке фронта, героически сражался с врагом, не уступая ему ни одного метра своих позиций, нанося большие потери в живой силе и технике. Катуков был уверен в том, что 1–й танковый станет действительно первым в танковых войсках. В сущности таковым он и являлся, достоин был гвардейского звания. Не случайно в донесении Военному совету Брянского фронта Михаил Ефимович писал 11 июля 1942 года:
«Все бригады 1–го танкового корпуса за большие успехи по разгрому врага заслуживают присвоения им звания гвардейцев и в предстоящих решительных наступательных операциях с честью оправдают это звание.
Прошу вашего ходатайства перед Народным комиссаром обороны Союза ССР о присвоении 1–му танковому корпусу звания гвардейского корпуса».[126]
Не довелось Катукову сделать корпус гвардейским: был отозван на другой фронт. Но летом 1942 года его танкисты представляли грозную силу для врага. Немцы даже стали менять тактику при встрече с катуковцами, прятали свои танки за противотанковые батареи или за пехоту.
При разборе боевых операций со штабными работниками Катуков не стеснялся отдавать должное немецким командирам, если видел их грамотные и умелые действия:
— Противник — не дурак, если предпринял маневр, отвел свои танки. Значит, жди удара в другом месте.
В одном из боевых распоряжений Михаил Ефимович писал: «Полезно и нам применять такой маневр, предварительно приучив свою пехоту к тому, что отвод танков не отступление, а маневр для сохранения материальной части».[127]
Но в то время любой отвод войск, неважно, какими мотивами он был продиктован, сопряжен был с крупными неприятностями для любого нашего командира и военачальника; вступал в силу приказ НКО Сталина № 227 от 26 июля 1942 года, известный в армии и в народе под названием «Ни шагу назад!». Он перекликался с приказом № 270, изданным 16 августа 1941 года. В чем их суть? Приказы издавались в тяжелое для страны время, преследовали цель укрепить боевой дух и дисциплину в войсках, указывали на необходимость решительного пресечения проявлений трусости, паникерства, нарушений дисциплины. Несомненно, они сыграли определенную роль в укреплении морального духа и воинской дисциплины.
И все же на фронте случалось всякое, приходилось и отступать. Но отступление — еще не поражение. Катуков, если видел необходимость отвести войска, отводил их. Сохранив материальную часть, перегруппировав силы, он неожиданно наносил мощный удар противнику, который потом долго залечивал свои раны. Например, во время развития атаки 6 июля 1942 года на рубеже Дробышево, Юдино, Красный, Усть—Юрское несколько раз приходилось отводить части то 1–го, то 16–го танковых корпусов, однако немцев удалось разбить, вклиниться в их передовые линии и удерживать занятую территорию в течение нескольких дней.[128]
Успех группы надо было закрепить, и Катуков со своим штабом приступил к разработке новых планов наступления. Только наступать пришлось уже на другом участке фронта. Пришел приказ Военного совета Брянского фронта передать позиции в районе Ломигоры, Большая Вершина, Большая Ивановка 16–му танковому корпусу и 15–й стрелковой дивизии, а части 1–го танкового корпуса переместить по тылам 15–й армии на восток. Это связано было с тем, что противнику удалось прорвать нашу оборону на стыке Брянского и Юго—Западного фронтов на глубину до 80 километров, вплотную подойти к Дону и Воронежу.
На фронт приехал представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал—полковник А.М. Василевский. Ему поручено было организовать контрудар 5–й танковой армии Лизюкова совместно с приданными ей 7–м, 1–м и 16–м танковыми корпусами по группировке «Вейхс». Войскам ставилась задача: перерезать коммуникации противника, сорвать переправу через Дон, разгромить его части.
19 июля 1942 года, завершив марш, 1–й танковый корпус сосредоточился в районе Каменки, Килово, Большая Верейка, Муравьевка, Суриково, Озерки. Предстояло провести техосмотр материальной части, ремонт, организовать разведку позиций противника.
Военный совет фронта поставил перед Катуковым задачу: действуя на участке 340–й и 193–й стрелковых дивизий, по выходе их на тактическую глубину обороны противника (южный берег реки Сухая Верейка) войти в прорыв на участке Хрущево — Лебяжье, уничтожить артиллерию, резервы и штабы противника, овладеть районом Руца, Сомово, Гремячье и развить наступление на юг, обходя села Землянки и Кондрашовка.[129]
Все шло по намеченному плану, стрелковые дивизии готовили на Сухой Верейке десять переправ, по которым должны были пройти танки. И вдруг у командира корпуса открылась старая болезнь, и врачи настаивали на госпитализации. Михаил Ефимович ехать в госпиталь отказался, руководил боями со своего командного пункта.[130]
Начальник штаба Кравченко, обеспокоенный болезнью Катукова, хотел уведомить об этом командира оперативной группы войск генерал—лейтенанта Н.Е. Чибисова, которому в это время подчинялся 1–й танковый корпус.
— Упаси бог, Андрей Григорьевич, — воспротивился Катуков. — Чибисову сейчас не до меня: немцы лезут на всем участке фронта, дотерплю, не впервой.
Решая поставленную задачу, Катуков вводит в прорыв свои бригады в таком порядке: 49–я танковая наступает в первом эшелоне на участке 340–й стрелковой дивизии, форсирует под прикрытием пехоты реку Сухую Верейку в районе Хрущево, овладевает селами Руда и Гремячье; 1–я гвардейская танковая на участке 193–й стрелковой дивизии форсирует реку в районе Лебяжье и овладевает Сомовом и Большой
