Выстояла армия и на третий день наступления. К вечеру было перехвачено донесение немецкой авиаразведки: «Русские не отступают. Они стоят на том же рубеже. Наши танки остановились. Они горят».[190]
Это маленькое донесение, которое положил на стол перед командармом начальник разведотдела, было приятней всех других сообщений. Михаил Ефимович повертел его в руках, с гордостью произнес:
— Я знал и верил: армия выдержит чудовищный натиск гитлеровской военной машины. Не видать Курска ни Готту, ни Манштейну, ни Гудериану!
Фронт в эти дни гнулся, но не ломался. Только на участке 3–го механизированного корпуса гитлеровцы наступали пятью пехотными полками при поддержке 400 танков, 56 из них — «тигры». Девять атак отбили мотострелки. Корпус потерял до 700 бойцов и офицеров и 78 танков, досталось и немцам, они оставили на поле боя 14 «тигров», 56 средних танков, 33 малых, 5 бронетранспортеров, до 1000 человек пехоты.[191]
Из корпусов и бригад начали поступать оперсводки. Бабаджанян вместо составления бумаг решил ограничиться докладом по телефону:
— Утерли нос Кнобельсдорфу, командиру 48–го танкового корпуса. Надолго запомнит он этот день!
После подведения итогов боя и отправки донесения в штаб фронта Катуков выехал в части: с начала войны он взял себе за правило бывать среди бойцов, чтобы не по донесениям знать об их настроении и боевом духе, а видеть все на месте своими глазами.
Сурова и буднична жизнь на передовой. Бой закончился, жди, когда наступит новый. Над курскими полями давно опустилась ночь, а спать некогда. Танковые и артиллерийские подразделения, минометчики и стрелки проверяют оружие, пополняются боезапасом, ремонтируют машины. Делается все без суеты, размеренно и деловито.
Спроси любого командира о делах, ответит однозначно, традиционно: «Порядок в танковых частях».
Выслушав короткие доклады комбригов, их просьбы и предложения, командарм возвращается в штаб, чтобы к утру, к началу нового боя, принять соответствующие меры.
В штабе горит свет, на столе у Шалина карты, схемы, различные документы. Рядом с начальником штаба — Никитин разбирает оперативные сводки, тонко отточенным карандашом заполняет журналы, планы, ведомости.
— Что же вы, братцы, засиделись? — обращается к ним командарм. — Надо бы отдохнуть, день будет опять нелегкий.
Шалин отодвигает от себя груду бумаг:
— Вот закончим подготовку последних приказов, отправим офицеров связи, тогда и отдохнем.
Раздался телефонный звонок. Начальник штаба фронта генерал С.П. Иванов передал решение Ватутина нанести утром контрудар по вклинившейся группировке противника, чтобы восстановить прежнее положение. Контрудар наносили 2–й и 10–й танковые корпуса, а также часть сил 40–й армии. У 1–й танковой армии задача прежняя — держать обоянское направление.
Утром 8 июля гитлеровские войска пошли в наступление. С КП Катуков следил за развитием боя. Комбриги докладывали, что авиация бомбит боевые порядки. Следовало ожидать, что минут через 20–30 появятся танки. Наступают они, как правило, тремя эшелонами. Натолкнувшись на сильный заградительный огонь, отходят назад, а в дело вступают авиация и артиллерия.
Тактику немцев Михаил Ефимович хорошо изучил за эти дни. Он обратил внимание на то, что бомбардировочная авиация очень быстро появляется там, где танки натыкались на непреодолимые препятствия наших опорных пунктов, на организованный огонь противотанковых батарей. Оставалось предположить: представители авиачастей с радиостанциями находятся недалеко за боевыми порядками танков или непосредственно в боевых порядках, откуда вызывают самолеты непосредственно с аэродромов.
Своей догадкой Михаил Ефимович поделился с Никитиным, находившимся постоянно на КП в самые ответственные моменты боя. Выслушав командарма, Матвей Тимофеевич произнес:
— Логично, объяснить успехи немецкой авиации можно не только хорошей связью, но и связью прямой: поле боя — аэродром.
Катуков поднес к глазам бинокль:
— Тут не только логика, Никиток, тут рационализм в чистом виде. Мы ведь как действуем? Пока свяжемся со штабом воздушной армии, дадим свою заявку, запросим столько—то самолетов, пока там рассмотрят, отреагируют, отдадут приказ летчикам, проходит время, бой, глядишь, уже подходит к концу. И тут либо мы тесним противника, но без авиации, либо нас теснят. Соображаешь?
— Соображаю, Михаил Ефимович, опыт противника берем на заметку?
— Не на заметку, а на вооружение.
Впоследствии Катуков настоял на том, чтобы командование фронта предоставило ему право самому решать вопросы использования авиации, связываясь прямо с аэродромами.
Основные события дня 6 июля развернулись в полосе 6–го танкового корпуса, куда противник после артиллерийской и авиационной подготовки бросил крупные танковые силы. Начались тяжелые бои в районе сел Сырцово и Верхопенье. Немцы здесь атаковали группами танков — 30–60 машин, пытаясь прорваться в северо—западном направлении. Но их сдерживали бригады полковников М.В. Моргунова и М.Т. Леонова.
Обороне района Верхопенья Военный совет Воронежского фронта придавал особое значение. В отданном в этот день боевом распоряжении танковым корпусам (2–й и 5–й гвардейский, 10–й и 2–й) говорилось:
«Главная группировка до 300 танков противника наступает против Катукова в районе Гремучий на Верхопенье. Стремительно выходите в тыл этой группировки в соответствии с поставленными корпусам задачами».[192]
В кровопролитных боях 220–я и 112–я танковые бригады потеряли до 40 процентов материальной части, но стояли насмерть.[193] Сначала Леонов, потом Моргунов донесли, что положение на участках обороны становится угрожающим. Катуков сразу же выдвинул 22–ю танковую бригаду ближе к реке Пена, уплотнил таким образом боевые порядки танкового корпуса Гетмана.
Уже несколько дней 1–я танковая армия сражалась в одноэшелонном построении. Не раз Катуков и Шалин ставили вопрос перед командованием фронта о создании второго эшелона, и только когда бои достигли критической точки (9 и 10 июля), Ватутин решил усилить армию 10–м танковым корпусом, 309–й стрелковой дивизией, 14–й истребительно—противотанковой артиллерийской бригадой, несколькими истребительно—противотанковыми полками и другими частями.[194]
План «Цитадель» явно проваливался, однако гитлеровское командование продолжало упорствовать, бросая в огненную мясорубку уже достаточно протрепанные дивизии и корпуса. 7 июля 1943 года Геббельс заявлял, что в районе Белгорода и южнее Орла вчера потерпели неудачу сильные атаки большевиков, предпринятые ими с ранее приготовленными для этой цели крупными соединениями, в результате наша армия перешла в наступление, глубоко вклинилась в оборону русских.[195]
Ни днем, ни ночью не затихали боевые действия в районе Сырцова, Верхопенья, Яковлева, Ивни. Кроме танков, противник бросал крупные силы авиации. Группы самолетов по 25–30 машин постоянно бомбили боевые порядки 1–й танковой армии.
Большую роль в отражении налетов гитлеровской авиации сыграла 6–я зенитная дивизия РГК под командованием полковника И.Г. Каменского. По приказу Ставки три ее полка — 797–й (командир подполковник Доначевский), 848–й (командир майор Громов) и 1063–й (командир подполковник Гузенко) — 5 июля стали на защиту воздушного пространства армии.[196]
Вечером полковник Каменский был вызван в штаб, где получил необходимые указания Шалина на размещение полков: правый фланг армии (6–й тк) должен прикрывать 797–й полк, левый (3 мк) — 848–й полк, центральную ударную группу (31–й тк) — 1063–й полк орудий среднего калибра.
