Только в обруче огромного закона
Мне просторно — мне спокойно — мне светло.
25 августа 1917
«Мое последнее величье…»
Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат!
В сухие руки ростовщичьи
Снесен последний мой заклад.
Промотанному — в ночь — наследству
У Господа — особый счет.
Мой — не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и рот.
Простимся ж коротко и просто
— Раз руки не умеют красть! —
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость! — страсть!
1 сентября 1917
«Без Бога, без хлеба, без крова…»
Без Бога, без хлеба, без крова,
— Со страстью! со звоном! со славой! —
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь — молодую жену.
Когда-то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.
Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.
Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой — молодую жену.
3 сентября 1917
«Поздний свет тебя тревожит…»
Поздний свет тебя тревожит?
Не заботься, господин!
Я — бессонна. Спать не может
Кто хорош и кто один.
Нам бессонница не бремя,
Отродясь кипим в котле.
Так-то лучше. Будет время
Телу выспаться в земле.
Ни зевоты, ни ломоты,
Сын — уснул, а друг — придет.
Друг за матерью присмотрит,
Сына — Бог побережет.
Поделю ж, пока пригожа,
И пока одной невмочь, —
Бабью жизнь свою по-божьи:
Сыну — день, а другу — ночь.
4 сентября 1917
«Я помню первый день, младенческое зверство…»
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность сердца,
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.
И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам припасть,
Потупиться — понять — что сладострастью кара —
Жестокая любовь и каторжная страсть.
4 сентября 1917
ПЕТРОВ КОНЬ РОНЯЕТ ПОДКОВУ
(Отрывок)
