— Кто там?
— Свои, — ответил один из проводников. — Привет от Кузьмича.
Загремела щеколда, дверь распахнулась, и в темном проеме Алексей увидел невысокую женщину в телогрейке и торопливо наброшенном на голову белом платке.
— Марфа Семеновна? — спросил Алексей.
Женщина кивнула головой. Казалось, что ее нисколько не испугал этот стук в окно. Видимо, ночные гости из леса наведывались часто.
— Мы к Ане. Как ее здоровье? — шепотом сказал Алексей. — Мы пришли ее проведать и кое-что привезли.
Хозяйка провела Алексея в избу. Его спутники остались с лошадьми.
— Что Аня? Как она? — продолжал расспрашивать Алексей Марфу Семеновну.
Они вошли в комнату, хозяйка зажгла коптилку.
И прежде чем Марфа Семеновна успела ответить, Алексей услышал из-за перегородки Анин голос:
— Тетя, кто там?
— К тебе гости, Аннушка!
Алексей отбросил ситцевые занавески. Он не мог в темноте рассмотреть лица Ани, видел только, что она приподнялась на локте. Глаза ее лихорадочно блестели.
— Кто вы?
— Аня! Ты не узнала меня? — Алексей в растерянности стоял, не зная, подойти поближе или остаться на месте.
— Нет, не может быть! — чуть не вскрикнула Аня. — Алексей Петрович? Вы? Просто не верится, как вы здесь оказались! — Она потянулась к нему, удивленная и счастливая. — Не могу поверить…
— Аня!
— Алексей Петрович! — снова вскрикнула она и засмеялась. — Чего же вы стоите, проходите! Нет, подождите, я хоть причешусь… Да где же гребенка? Ну да неважно. Проходите. Тетя Марфуша, дайте сюда коптилку!
Мерцающий огонек осветил немолодое лицо Марфы Семеновны — доброе, усталое, чуточку удивленное.
Алексей подошел к Ане, она смущенно поцеловала его в щеку и откинулась на подушку. Она глядела на него и без конца повторяла его имя, смеялась, смеялась, счастливая, и он улыбался, смотрел на ее раскрасневшееся, радостное лицо.
Марфа Семеновна поставила коптилку на табуретку.
Алексей принес со двора и разложил на столе свертки с сахаром и банки с консервами, пакет с разными лекарствами, бутылку спирта.
— Что вы, что вы! — запротестовала Аня. — Нам ничего не надо. Я все боюсь, что вы мне приснились.
Вот проснусь — и вас нет.
— Как ты себя чувствуешь? — уже в который раз спрашивал Алексей, и Аня все не отвечала на вопрос, а только завороженно смотрела на него.
…Сколько они проговорили, Алексей не помнил.
Марфа Семеновна хлопотала на кухне, несколько раз приглашала Алексея 'покушать на дорожку', но Алексей все отмахивался, торопясь в подробностях рассказать Ане, что с ним произошло за время их разлуки.
О Лещевском он умолчал, чтобы не расстраивать больную.
Наконец Марфа Семеновна собрала гостей вокруг стола.
За полчаса до рассвета Алексей, поднявшись, сказал:
— Ну, нам пора. Скоро утро. Выздоравливай.
На прощание он поцеловал девушку в лоб, стараясь не видеть, как дрожат се губы…
— Ну, Аня, не надо. Ты же солдат.
— Не буду, не буду, — прошептала она, сдерживая всхлипывания.
Такой она ему и запомнилась: в простенькой ночной рубашке, со спутанными светлыми волосами, с глазами, полными слез, с обметанными, потрескавшимися губами, готовой вот-вот расплакаться.
3. Задание центра
Шла осень 1942 года. Петр Кузьмич позвал Алексея в свою землянку и протянул ему листок бумаги.
— Тебе, из Москвы…
Алексей торопливо скользнул взглядом по строчкам.
Это была радиограмма из Центра.
'Рады сообщить вам, — читал Столяров с волнением, — что добытые вами сведения высоко оценены руководством и способствовали нанесению чувствительных ударов по оккупантам. Вы проявили в борьбе с врагом смелость, изобретательность и отвагу. Вы, несомненно, нуждаетесь в серьезном лечении. Несмотря на то, что враг еще силен и продолжает оставаться опасным для нашей Родины, считаем целесообразным предоставить вам отпуск для отдыха и лечения, чтобы в дальнейшем, используя все свои возможности, вы смогли с новыми силами включиться в боевую деятельность по разгрому и уничтожению гитлеровских захватчиков.
Андрей'.
Алексей прочитал радиограмму несколько раз, затем слегка дрожащими пальцами сложил бумажку вчетверо и сунул в карман. После многих месяцев во вражеском тылу эти теплые слова благодарности возволновали его до слез. Нет, Столяров не ждал поощрений. Но было все-таки приятно, что он наконец принес какую-то пользу фронту. Не напрасно прошли его бессонные ночи, когда он обдумывал, как пробраться на секретный аэродром.
Вознагражден был риск, когда Алексей средь бела дня фотографировал секретный приказ о наступлении. И теперь за время пребывания в отряде он участвовал в разработке нескольких секретных операций и наладил партизанскую разведку, которая добыла немало важных сведений.
Он постарается сделать еще больше. Правда, Центр предлагает ему отдохнуть. Это, конечно, соблазнительно. Ранение, несколько месяцев, проведенных в больнице, постоянное напряжение, полуголодная жизнь — все это сказалось на его когда-то могучем здоровье разведчика.
Мучительно хотелось повидать жену. Да, очутиться вдруг в Москве, среди своих — это казалось немыслимым счастьем. Но выбраться отсюда можно было только самолетом, перелет и посадка которого связаны с огромным риском для пилотов. Нет, рисковать чьей-то жизнью ради короткого счастья он не мог. Да и оставить своих товарищей теперь, когда настоящая работа только что началась, было бы безрассудно.
Ответить Москве ему удалось лишь через две недели. В тот момент, когда он читал радиограмму, вернулись партизанские разведчики и сообщили, что к лагерю с трех сторон подступают большие силы гитлеровцев. Скобцев решил, оставив заградительные группы, увести отряд в безопасное место — силы были неравные.
Холодным сентябрьским утром отряд двинулся в Ружские леса. Издалека доносился шум боя — это оставленные партизанами заслоны преграждали дорогу карателям.
Алексей ехал верхом рядом с командиром отряда.
Скобцев, как всегда отлично выбритый, в ладно сидящей шинели, бесстрастный, сдерживал испуганно вздрагивавшую при взрывах гнедую кобылу, зорко оглядывал ряды партизан. Отряд двигался быстро, но без излишней спешки и нервозности. Деловитое спокойствие, которое Алексей видел на лице командира, казалось, передавалось и бойцам.
…Несколько дней отряд шел с боями, вырываясь из окружения. Раненых становилось все больше, да
