свою очередь, попросил, чтобы армия нам была выделена боеспособной…» [262]
Шифротелеграмму о переподчинении армии Катуков получил 6 марта, а следом и приказ Рокоссовского, гласивший: «1-й ГТА 9.03.45 главными силами выйти на рубеж частей 13-й армии в район Лупов, Рексен, Гловец, Бандзехов, быть в готовности с утра 10.03.45 развить удар в направлении Лауенбург — Нойштадт. Передовыми отрядами к исходу дня 9.03.45 захватить переправы через канал Бренкенхоф на участке Лауенбург— Адмиг — Фреест»[263].
На основании приказа штаба фронта Катуков издал свой приказ по армии, а контроль за его исполнением ложился на генерала Гетмана. Армия еще не была готова к повороту на восток и зачистке побережья Балтийского моря, как на нее обрушился удар 10-го армейского корпуса СС, потесненного войсками 2-го Белорусского фронта, пробивающегося на запад. Немцам удалось сбить заслоны частей 8-го мехкорпуса Дремова и захватить ряд небольших городков.
В результате прорыва немцев 11-й танковый корпус оказался отрезанным от главных сил армии и фронта. Ликвидацией прорыва пришлось заниматься помощнику командующего генералу Гетману. Он спланировал операцию так, что вскоре была разгромлена немецкая корпусная группа «Теттау», а затем и весь 10-й армейский корпус СС. К его разгрому подключились войска 8-го мехкорпуса, 134-го стрелкового корпуса и части 1-й армии Войска Польского.
Только после ликвидации этой опасности армия сдала свой рубеж у Кольберга частям 1-й армии Войска Польского и повернула на восток. Передовые отряды — правый 11-го гвардейского танкового корпуса, левый 8-го гвардейского механизированного корпуса — продвигались настолько быстро, что немцы не успевали взрывать мосты на пути их движения.
Мост на реке Леба удалось захватить 8 марта, с каналом Бренкенхоф тоже особых проблем не возникло, Гусаковский начал переправлять свою технику в районе Каролиенталь. На несколько часов задержался Темник со своими войсками: мост на Лебе в районе Цаценов, где он переправлялся, был взорван. Пришлось воспользоваться подручными средствами. К ночи танкисты и мотострелки достигли района Виттинциг.
На мосту через Лебу Андрей Лаврентьевич встретился с командиром 6-го мотоциклетного отряда Валентином Мусатовым, спросил о потерях, пообещав, если надо, укрепить его силы несколькими танками и самоходками. Потери оказались невелики, в основном — в личном составе. Отряд прикрывал легкий артиллерийский полк.
На пути к Лебе передовым отрядам и разведке, рассказывал Мусатов, пришлось вести бои в основном с остатками войск из 7-й танковой дивизии СС, из дивизий «Карл Великий» и «Полицай». Попадались фольксштурмовские подразделения. Этих едва прижмешь, кричат: «Гитлер капут!» — и поднимают руки. Эсэсовцы, правда, дерутся до последнего в связи с тем, что остатки немецких частей пробивались к морским портам Данцигу и Гдыни, надеясь таким образом уйти в Германию. Гетман поставил Мусатову задачу: перекрыть им все пути отступления.
Прощаясь, полковник вытащил из полевой сумки несколько листков с допросами пленных и попросил передать их члену Военного совета Попелю. Он такие вещи собирает и использует в своей повседневной работе.
Разведчик устремился вдогонку за своими отчаянными и смелыми ребятами, выполнявшими для армии важную и нужную работу — пробивали дорогу. Это о них, храбрых и дерзких, писал в эти дни фронтовой поэт:
Гетман так и остался стоять на мосту, держа в руках исписанные листки бумаги. Мимо брела колонна пленных с опущенными головами. Сейчас их полно на фронтовых дорогах, многие рады такому концу: все- таки живы остались. За несколько дней боев только 11-й гвардейский танковый корпус взял в плен 2015 солдат и офицеров, уничтожил 5066. Захвачено много оружия, техники, складов с военным имуществом[264].
Прежде чем пересечь мост, Андрей Лаврентьевич прочитал листки, переданные Мусатовым. Записи велись второпях, но почерк был сносный, разборчивый. В показаниях некоего Генриха Майера говорилось: «Настроение немецкой армии отчаянное. Особенно оно ухудшилось с началом русского наступления в направлении Гдыни и Данцига. Солдаты понимают, что дальнейшее ведение Германией войны является безумным. Мы потеряли уже часть Германии, мы не имеем резервов и не в состоянии остановить наступление русских на всех фронтах. Наши заводы большей частью уничтожены, мы не в состоянии восполнить потери в военной технике даже на 50 процентов. Особенно мы имеем огромные затруднения в бензине. Этим и следует объяснить бездействие немецкой авиации. За последние полгода много квалифицированных моряков было послано в пехоту. Восточные и южные города Германии забиты беженцами, отходящими из Восточной Пруссии и других областей, занятых русскими. Беженцы объясняют свой уход из городов и сел тем, что они боятся расстрелов со стороны русских, т. к. немецкая пропаганда распространяла слухи, что русские убивают пленных жителей и сносят с лица земли города и села. Последние два месяца нам не разрешалось оставлять казармы. Я это объясняю тем, что командование не желает, чтобы мы видели толпы беженцев и не знали, в каких ужасных условиях они живут»[265].
Таких записей на листках было много, и Андрей Лаврентьевич остановился еще на одном — показаниях пленного эсэсовца из 7-й танковой дивизии Петера Вена: «Настроение солдат плохое, солдаты устали от войны. Сейчас не редкость, когда солдаты ругают Гитлера и национал-социалистскую партию. За малейшее нарушение дисциплины и за разговоры, направленные против существующего строя, солдаты предаются суду военного трибунала. За февраль в 1-м танковом полку 7-й дивизии было вынесено 18 приговоров, из них 9 смертных. Солдаты не верят больше немецкой пропаганде. Разговоры о тайном оружии встречаются смехом. Сейчас солдат не интересует, чем кончится война, лишь бы она скорее кончилась»[266].
Генерал положил листки в полевую сумку, надеясь при случае передать их Попелю. «Виллис» тронулся и медленно пошел по мосту, пересекая не столь полноводную Лабу. Находясь под впечатлением от прочитанных признаний пленных, Гетман подумал про себя: «Давно ли такие, как эти Майер и Вен, кричали: „Хайль Гитлер!“, теперь начинают прозревать, даже несмотря на „запудренные“ мозги геббельсовской пропагандой. Недаром говорят: как аукнется, так и откликнется».
Танковая армия двигалась к Нойштадту. В походе Гетман узнал, что гарнизон города Леба разгромлен отрядом полковника Мусатова, теперь отряд пробивается в направлении города Рибен.
Бои за Нойштадт длились несколько дней. Город был важным опорным пунктом противника, прикрывал дальние подступы к порту Гдыня. На его улицах были сооружены баррикады, устроены завалы, каждый дом приспособлен для ведения огня.
И все же город пал под комбинированными ударами танковых и стрелковых частей. На улицах захвачено 15 танков и СУ, 500 автомашин, 7 тяжелых орудий, а также 250 солдат и офицеров[267].
При выходе передовых отрядов танковой армии в район Рутцау — Путциг покончено было со всеми опорными пунктами противника, а его группировка, оказывавшая упорное сопротивление, рассечена на две части.
Об успехах войск Гетман направил в штаб короткое донесение и направился дальше. В донесении он, конечно, не указывал, что Нойштадт и другие города пали под ударами войск, которыми он руководил. Но Попель все же вынужден был признать, что «11 марта Андрей Лаврентьевич Гетман, двигавшийся вместе с передовыми отрядами армии, доложил, что после упорных боев во взаимодействии с 19-й армией взяты Лауенберг и Нойштадт, захвачены большие трофеи»[268].
