либо ничего бы не составилось, ни одна часть бы не совпала.
Итак: не «часть меня», а вся я — в немыслимо-малой частице: кольцa, письмa.)
Ноябрь 1923 г.
Любовь и бром
Работают.
Бьются дроби времени:
Четверти, половины.
Сердце выметено: метлою
Улица в шесть утра.
Ничего не осталось — чисто
NB! Мусорщики.
Страшные сны: (переезд в пустой дом) 1) приезд в веселый дом 2) Пустая дача.
Язва совести и рана страсти.
(Живу через Смиховский холм,[13] ту — гору — из Поэм Горы и Конца, у Кати и Юлии Рейтлингер. С Р<одзевичем> — рассталась. Как — Поэма Конца. 1932 г.)
Любовь и бром
Работают врозь.
Бром клонит в сон,
Любовь клонит в смерть.
Вернувшись лежала как мертвая на полу с чувством.
NB! 10-го ноября 1923 г. Меня радуют только сон, тепло, еда (снов боюсь), души уже нет, есть безвоздушность, задыхание, секундами еще что-то острое: живая боль. Я потонула в мертвой воде.
Пугает меня сердце (oрган), живущее свою жизнь и всё подсказывающее.
И убийственно страшит одиночество, вот полчаса остаться одной. Чувствую вес каждой минуты. Мыслей почти что нет, есть одно что-то, нескончаемое. И — огромная апатия, страшно пойти в лавку за спичками, <фраза не окончена>
Отвращение к стихам и книгам, не верю <подчеркнуто трижды>.
Цепляние за мелочи, желание услышать свой голос, говорить что-то. Цепляние всем существом за ничто. Зоркое внимание к окружающему.
Тщетно жду Вашего экспресса. Нам необходимо повидаться, и возможно скорей. Если Вы оскорблены тем, что я во вторник вместо свидания с Вами пошла слушать Сл<онима> об Анне Ахматовой — Вы ничего не поняли: я просто не хотела представать Вам истерзанной и полубезумной, как было в те дни, и послушать как любила и страдала (NB! зачем: — и?) другая женщина, хоть на миг растворить свою боль в чужой!
Теперь слушайте. Разговор, о котором я Вас прошу м. б. последний (зависит от Вас). Если последний — о последнем прошу. Могла бы Вам всё написать, но хочу увидеть Ваше лицо и услышать Ваш голос.
Сегодня ночью я видела страшные сны. Я приезжаю на Вашу станцию, иду по той тропинке, долго- долго, сворачиваю в деревню, нахожу дом, но это не дом, а какое-то увеселительное заведение с садом. Вхожу. Издалека вижу Вас, окруженного целой толпой веселых людей, у Вас в руке или цветы или бокал — что-то вопиюще-радостное, и я хочу к Вам и никак не могу прорваться, люди не дают, Вы не хотите — смех, хоровое пение, кто-то подбадривает: «Это всегда так», я тянусь, не дотягиваюсь и просыпаюсь в холодном поту.
Во имя этого страшного сна и всего страшного сна моей теперешней жизни — не томите меня, мальчик — помните, я Вам говорила, что Вы меня никогда не обижали, и Вы еще в последний раз говорили: «я от Вас никогда не уйду» — не обидьте еще раз, не уходите не простившись, в Вашем молчании я чую ненависть, не ненавидьте меня.
Р<одзевич>, всё зависит от Вас. Я Вас спрошу одну вещь, Вы на нее ответите. Мне необходимо Вам всё сказать и мне необходимо, чтобы Вы меня выслушали.
Назначьте мне день встречи, любой день и любой час, но сделайте это так, чтобы я экспресс получила накануне, чтобы не размину<ться?>. Я сейчас мертвая, в Ваших руках всё, но я ни на чем не буду настаивать, Вы меня знаете.
И, если это в последний раз, мне необходимо Вам сказать несколько слов НАВЕК, как перед смертью.
М.
Ничего низкого и недостойного Вы обо мне не должны думать. Я перед Вами совершенно чиста.
Не томите! Пишите сразу. До Вашего письма не живу.
Только что стук: почтальон. Обмираю. Два письма Юлии.
В длинную улыбку лепится
Рот — при всей своей бескровности
Улыбающийся лепету
Чьих-то будущих любовников
(NB! детей, маленьких мальчиков — 1932)
Сердце горит говорить с тобою
Тайное свиданье
Ноябрь, конец ноября:
