разбирали каждую кандидатуру по отдельности - иначе почему они столько с этим вопросом возились?) Но вот никакого доклада Ежова в протоколе не значится. Возможно, наркомвнудел выступал с сообщениями по поводу этих кандидатур - должен же был кто-то вводить собравшихся в курс дела?
Скорее всего, на этих нестенографированных заседаниях надо искать и источник неких исключительных полномочий НКВД. А возможно, даже и санкцию о разрешении пыток: ведь в шифровке говорилось о том, что санкцию дал ЦК - а под этой аббревиатурой можно понимать как Политбюро, так и сам Центральный Комитет!
А вот дальше начинается уже чистая литература - то есть события, восстановленные по воспоминаниям. Любопытно, что Хрущев, оставивший четыре тома мемуаров, об июньском пленуме промолчал, рассказав лишь о выступлении наркома здравоохранения Каминского с «разоблачением» Берии[107]. Каминский действительно о чем-то говорил. Роговин пишет, что он «выразил недоверие аппарату Ежова и, сославшись на приведенные в докладе последнего данные о числе коммунистов, арестованных за последние месяцы, сказал: 'Так мы перестреляем всю партию'». Что косвенно свидетельствует: «демократические выборы» в партии шли с размахом.
Надо полагать, наспорились от души и все вопросы с НКВД выяснили - за четыре-то дня! По крайней мере, когда в конце пленума Сталин предложил исключить из ЦК еще троих, возражений не последовало.
«Сталин. Ядолжен сообщить, товарищи, что ввиду поступивших неопровержимых данных, касающихся членов ЦК Кодацкого и Чудова и кандидата в члены ЦК Павлуновского, причастных к преступным действиям заговорщиков, их пришлось арестовать. Соответствующие показания Комарова имеются, они будут розданы вам. Придется этих бывших членов ЦК и одного кандидата в члены ЦК вывести из ЦК.
Голоса с мест. Правильно.
Андреев {председательствующий на заседании). Есть предложение принять это предложение т. Сталина. Кто за то, чтобы одобрить это предложение? Кто против? Нет. Принято... Порядок дня пленума исчерпан. Объявляю заседание закрытым.
Весь этот текст зачеркнут жирной чертой, а на странице от руки приписано: 'Это сообщение сделано т. Сталиным в конце июньского (29. VI1937 г.) пленума ЦК ВКП(б). Вычеркнуто т. Сталиным, т. к. не должно было войти в стенограмму'».
Но все это имеет отношение к внутрипартийному террору, а мы ищем совсем другое - истоки приказа № 00447. Что-то там должно было произойти! Что-то, заставившее советское правительство заняться уничтожением собственного народа.
Так оно и есть. Воистину, как говорит поговорка, нет дыма без огня. Существует один на первый взгляд обыкновенный, а на самом деле прелюбопытнейший документ.
Постановление Политбюро от 28 июня 1937 г.
«О вскрытой в Зап. Сибири к.-р. (контрреволюционной. - Е. П.) повстанческой организации среди высланных кулаков.
1. Считать необходимым в отношении всех активистов повстанческой организации среди высланных кулаков применить высшую меру наказания.
2. Для ускоренного рассмотрения дел создать тройку в составе Нач. УНКВД по Зап. Сибири т. Миронова (председатель), прокурора по Зап. Сибири т. Баркова, и секретаря Запсибкрайкома т. Эйхе».
Мы уже сталкивались с этой организацией. Начальник УНКВД Западно-Сибирского края товарищ Миронов начал искать ее после появления приказа № 00447. Между тем уже как минимум 27 июня Эйхе утверждал, что она существует, очень опасна и требует чрезвычайных мер (само собой, не Политбюро эту организацию придумало, такое постановление могло появиться только как ответ на инициативу руководства края).
Политбюро могло дать Эйхе полномочия, которые он просил, а могло и отказать. С одной стороны, ничего необычного в его просьбе не было. Традиционно в чрезвычайных обстоятельствах именно так и поступали: и во время коллективизации, и при кампаниях по борьбе с уголовниками и бандитами. С другой стороны, «тройки» официально были ликвидированы еще в 1934 году, и с тех пор власть боролась за то, чтобы в СССР было все по закону. Но и борьба-то велась с постоянными отступлениями. В общем, не было у Политбюро особых оснований отказать секретарю Западно-Сибирского крайкома, равно как не было и оснований эти полномочия дать. Мало ли что там раньше было, у нас теперь совсем другая ситуация, мы строим правовое государство, так что, пожалуйста, решайте все эти вопросы обычным порядком...
Да - нет, пятьдесят на пятьдесят. Почему же они сказали «да»?
А теперь обратим внимание на дату. 28 июня, за день до окончания пленума. И совершенно непонятно, почему с этим вопросом нельзя было два дня подождать - тут и неделя бы погоды не сделала... Не иначе товарищ Эйхе спешил в родные края и выехать намеревался уже 29 июня, иначе с чего бы так гнать лошадей...
Да, отмазка могла быть и такой. Но, похоже, записочка эта очень непростая - судя по тому, что произошло потом. А потом произошло постановление от 2 июля. За четыре дня разборка с одной-единственной организацией превратилась вдруг в «классовую чистку», а высланные в Сибирь кулаки - в многочисленных «вернувшихся на родину кулаков и уголовников». Каким именно образом, точно неизвестно. Но некоторые предположения имеются.
Версия Юрия Жукова:
«Есть все основания полагать, что Р. И. Эйхе, обращаясь в Политбюро, действовал не только от себя, лишь в своих интересах. Он выражал требования значительной группы первых секретарей, а может быть, и их абсолютного большинства, настаивал на том, что загодя обговорили члены широкого руководства в кулуарах пленума... Трудно отказаться от предположения, что инициативная записка Эйхе явилась некоторым пробным шаром, способом проверить, пойдет ли сталинская группа им навстречу в данном вопросе и насколько, чтобы в противном случае предпринять адекватные меры...
В пользу такого предположения говорит косвенный, но заслуживающий самого пристального внимания факт - редкое, даже уникальное посещение руководителями региональных парторганизаций кремлевского кабинета Сталина в те самые дни, что и разделяют принятие двух решений Политбюро. 1 июля со Сталиным и Молотовым встретились пять первых секретарей: Дальневосточного крайкома - И. М. Варейкис, Саратовского крайкома - А. И. Криницкий, ЦК КП{6) Азербайджана -М. Д. А. Багиров, Горъковского обкома - А. Я. Столяр, Сталинградского обкома - Б. А. Семенов. 2 июля еще четверо: Омского обкома -Д. А. Булатов, Северного крайкома - Д. А. Конторин, Харьковского обкома -К Ф. Гикаю, ЦК КП(б) Киргизии - М. К Аммосов. Примечательно, что они заходили в кабинет Сталина не вместе, а последовательно, друг за другом, причем первые беседовали со Сталиным и Молотовым довольно долго - Варейкис более двух часов, Булатов около часа, остальные же выходит довольно быстро, через 40, 30, 15 минут...
...Нельзя исключить того, что разговоры с первыми секретарями 1 и 2 июля стали своеобразным опросом широкого руководства по поводу записки Эйхе. Столь же вероятно и то, что все эти посетители кабинета Сталина, начиная с Варейкиса и Булатова, ультимативно требовали наделения всех первых секретарей теми же правами, которые уже обрел руководитель Западно-Сибирской партийной организации. При этом могло оказаться и так, что Варейкис и Булатов излагали мнение большинства широкого руководства, а остальные лишь подтверждали его. Но как бы то ни было, остается непреложным факт, что решение Политбюро появилось именно 2 июля, после двухдневных переговоров с первыми секретарями. В тот самый день, в который зафиксирована рабочая встреча только двух членов узкого
