официальными представителями в Катыни.
Мы уверены, что уже недалёк тот день, когда наш народ воздаст должное всем участникам этой трагедии, как палачам, так и жертвам: одним — в меру их злодеяния, другим — в меру их мученичества»[166].
Что там услышал «польский народ» — непонятно, однако французские газеты честно отозвались на сенсацию. Мировая общественность, роль которой в «прекрасном новом мире» замещают СМИ, к тому времени давно забыла начало этой истории, и постепенно складывалось обратное мнение: советское правительство приказало расстрелять поляков и попыталось свалить своё преступление на немцев. А уж в Польше это совершенно точно знали с самого начала, и никакие улики им были не аргумент. Ещё чего: поправлять высшее знание какими-то низменными железками да свидетельствами «москалей».
…В СССР шли свои процессы. В 1953 году к власти пришёл Хрущёв — очень странный генсек, одновременно запустивший множество экономических, политических, идеологических механизмов, что привели через 35 лет к крушению социализма и развалу СССР. А вот интересно: додумался ли он до того, чтобы разыграть в процессе «десталинизации» катынскую карту? А почему нет? Учитывая, каким грубым враньём являлась, например, знаменитая речь на XX съезде, он вполне мог применить в борьбе со своим великим предшественником и эту историю. Тем более что репрессии особого впечатления на мировую общественность не произвели — режут русские друг друга, ну и пёс с ними! А тут тема, имеющая международное звучание…
Есть одно… не то чтобы свидетельство, а тень, даже тень тени — но есть. Ставший в октябре 1956 года первым секретарём ЦК ПОРП Владислав Гомулка, как и другие лидеры стран Варшавского Договора, довольно часто бывал в СССР. И вот во время одного из таких визитов, предположительно в 1958–1959 году, и зашёл разговор о Катыни. История обнародования этого эпизода политической биографии «кукурузного генсека» сложна и запутанна. Авторы книги «Катынский синдром», которые её привели, ссылаются на бывшего сотрудника ЦК КПСС П. К. Костикова, тот, в свою очередь, узнал от другого сотрудника ЦК, Я. Ф. Дзержинского, о разговоре Хрущёва и Гомулки, свидетелем которого тот стал по долгу службы.
«Разговор произошёл во время официального визита Гомулки в Москву, накануне выступления на митинге дружбы на одном из предприятий. Хрущёв был основательно под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем чтобы Гомулка поддержал это выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние. Оба руководителя отдают почести убитым и (
Польский лидер пришёл в ужас.
«Гомулка слушал его в огромном напряжении. Через минуту он отозвался сдавленным голосом:
— Вы не отдаёте себе отчёта, какое эхо это может вызвать в нашем народе, какие реакции и настроения, как это может повлиять на польско-советские отношения. Это для нас очень трагичное дело, серьёзное, оно не годится для того, чтобы о нём говорить на митингах. Это могло бы вызвать цепную реакцию. А документы у вас есть? А где лежат офицеры? Все в Катыни? Или ещё где-то? Вы готовы ответить на все вопросы семей? Нет? Этого дела, Никита Сергеевич, так решить не удастся. Если вопрос созрел для выяснения, надо это сделать, но серьёзно, и знать, как повести себя по отношению к последствиям, которые вызовет публичное обнародование дела. Нет, на митинге не будем это начинать.
Хрущёв ещё пробовал уговаривать Гомулку завершить Катынское дело на завтрашнем митинге, но Веслав не уступил»[167].
Итак, единственный источник, тень облака, мелькнувшая над полем… однако тень достаточно правдоподобная. Хрущёв обычно действовал именно так: прокукарекаю, а там хоть потоп. Ведь и речь, которую он произнёс на XX съезде, по воспоминаниям причастных к делу людей, была не той, которая готовилась. Выйти, сказать, сделать что-либо непоправимое, что никогда бы не прошло, если бы готовилось обычным порядком. Действовать так, как предлагал Гомулка — «серьёзно», — его не устраивало ни в коей мере. Во-первых, Политбюро торпедирует это великое начинание, а во-вторых — польский лидер потребовал обеспечивающие документы, а где их взять?
По сведениям того же Костикова, когда Гомулка позднее попытался вернуться к катынской теме, Хрущёв его оборвал:
«Вы хотели документов. Нет документов. Нужно было народу сказать попросту. Я предлагал… Не будем возвращаться к этому делу»[168].
…Как бы то ни было, в 50-е годы катынская мина в СССР не сработала — а ведь это разоблачение, пожалуй, могло уже тогда взорвать Варшавский Договор и нарушить хрупкое равновесие сил в мире. И кому потом, в ядерной пустыне новой Европы, была бы интересна правда…
Однако в 1964 году Хрущёва сняли, пришёл Брежнев, фронтовик и патриот, и «разоблачительные» настроения были похоронены почти на двадцать пять лет, до прихода к власти Горбачёва.
…По свидетельству В. А. Александрова, бывшего помощника секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева, в СССР «катынское дело» всплыло осенью 1987 года. Тогда четыре человека направили в ЦК записку. Это были сам Медведев, который до того, как стал секретарём, возглавлял отдел по связям с социалистическими странами, Соколов (по-видимому, тогдашний министр обороны, кандидат в члены Политбюро Сергей Соколов), министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и ещё один секретарь ЦК, приснопамятный Александр Яковлев. В 1992 году Александров вспоминал:
«В записке „четырёх“ практически ставился вопрос о внесении ясности в эту страницу истории, подводился вывод о необходимости признать вину сталинского режима и снять этот моральный груз с советско-польских отношений. Записка была внесена в расчёте обсудить её на Политбюро 17 декабря 1987 г., когда обсуждался вопрос о подготовке к визиту Горбачёва в Польшу летом 1988 г…»
Обратите внимание: здесь ведь говорится не о расследовании, а о «признании вины сталинского режима». Но откуда авторы взяли, что в расстреле виноват именно сталинский режим? Появились какие-то новые данные? Нет, потому что в последующие годы Яковлев сотоварищи лихорадочно искали хоть какие-то документы по Катыни — искали и найти не могли. Получается, что это — задание? Но кто его дал? Неужели поляки?
Впрочем, не одни поляки яростно разыгрывали катынскую карту, но и ещё одно государство, главный конкурент СССР за влияние на планете. Был там и свой поляк, зоологический русофоб Збигнев Бжезинский, однако не стоит преувеличивать его влияние — когда заседала комиссия Мэддена, он ещё учился в Гарварде, а когда молодой перспективный советский учёный-обществовед Яковлев[169] стажировался в Колумбийском университете, был в том же Гарварде рядовым преподавателем. Нет, это игры куда более давние. «Перестройка» явно планировалась ещё при Хрущёве, а когда планировался сам Хрущёв?
…В 1987 году катынская тема в повестку дня включена не была. Но команда «правдоискателей» не отступала, и Александров достаточно откровенно пишет, как она продавливала свою линию.
«Осечка с кардинальным решением проблемы, заложенном в записке „четырёх“, исключала повторение этого же варианта, но не снимала возможности частичных шагов. Следующий шаг нашего отдела состоял в том, что в марте или апреле 1988 г. в Смоленск был направлен зав. сектором Польши
