тоже хотелось погрызть зелени, но он был робок и только шевелил длинными усами да то и дело становился, как собачонка, на задние лапки.
— Карусь! — позвала Анелька, увидев их.
Кролики насторожили уши и, когда девочка протянула к ним руку, побежали в свою нору, быстро подскакивая на задних ногах.
— Карусик! — повторила Анелька.
На ее голос подбежала Ягна.
— Это кролики, паненка. Тише, тише. Головка не болит?
Анелька ярко блестевшими глазами посмотрела ей в лицо и сказала с улыбкой:
— Вы шутите! Ведь здесь только что был Карусик… и руку мне лизнул… вот смотрите, еще мокрая.
И она подняла к глазам свою худенькую горячую ручонку.
Жена Зайца покачала головой.
— Погоди, паненка, я тебе приготовлю такое лекарство — всю хворь как рукой снимет.
Как только она вышла в сени, Анелька забыла о ней и опять стала бредить. Теперь ее горячечные видения уже были смутны, ей мерещилась только какая-то бесконечная равнина, которая уходила за хутор, за болота и дальние леса, до самого горизонта, где исчезала за краем неба. И когда Анелька опустила руку, рука скользнула легко, убежала за ворота, за леса и болота и затерялась где-то среди звезд.
Потом Анелька увидела какие-то стены, гладкие и бесконечно высокие, но тут ей стало так тяжело, как будто на нее навалилась вся земля, и солнце, и все звезды с неба. Под этой безмерной тяжестью душа ее корчилась, и съеживалась, и все падала, падала куда-то, забывая тот мир, откуда она пришла.
Внезапно в этом пространстве она ощутила какое-то движение. Казалось, близко, рядом, зашевелился какой-то огромный предмет и двинулся с востока туда, где заходит солнце, заслонив собой весь горизонт. Анелька открыла глаза и увидела, что это Ягна, подняв ее руку, кладет ей под мышку кусок хлеба. Потом Ягна накрыла ее рваным одеялом и спросила:
— Ну как, не лучше тебе, паненка?
Анелька хотела ответить, что ей уже совсем хорошо, но вместо слов из горла ее выходили какие-то невнятные звуки.
Хозяйка зажгла свечу — громницу, накапала с нее воску в кружку с водой и велела Анельке выпить. Больная сделала глоток и удивилась, что вода имеет какой-то металлический вкус.
— И теперь не полегчало, паненка?
— Ох!
Жена Зайца решила прибегнуть к самому сильному средству. Взяв обеими руками концы своего передника, она сложила его в три складки, медленно приговаривая:
При последних словах она быстро развернула передник перед глазами Анельки.
— Теперь легче?
— А тетя еще здесь? — вместо ответа спросила больная.
Ягна снова принялась укладывать складки на переднике:
Глава шестнадцатая
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Заяц шел домой полдничать, размышляя о том, что хлеб в этом году не уродился — одна солома, а зерна не будет. Вдруг от леса донесся до него какой-то необычный шум. Что-то там грохотало, катилось и порой слышались храп и фырканье.
Заяц остановился и, повернувшись в ту сторону, наставил руку козырьком над глазами. Вдали он увидел четыре конских головы, блестящую высокую шляпу, а еще выше над ней — белый кнут.
Порывшись в памяти, Заяц решил, что это, должно быть, едет карета. На самом же деле это была открытая коляска, широкая, вместительная и очень нарядная.
На неровной и шаткой плотине экипаж умерил ход и сильно закачался. Заяц смотрел на него с жадным вниманием. На козлах он увидел лакея и кучера в парадных ливреях табачного цвета с золотыми пуговицами. А в коляске, запряженной четверкой прекрасных лошадей в сверкающей упряжи, сидела под зонтиком дама средних лет.
На некотором расстоянии от этого экипажа ехала удобная бричка, в которой сидел только возница.
Заяц даже глаза протер, думая, что это ему мерещится. С тех пор как свет стоит, на плотине не видывали ничего подобного!
«Может, наш пан с пани приехали за детьми? — подумал он. — Нет, пана не видно, а у пани откуда бы такая карета, если она недавно уезжала в повозке еврея? Или вельможный пан слез в лесу, чтобы сосчитать, сколько Заяц у него сосен вырубил?»
Между тем экипаж остановился.
— Эй ты, ворона! — крикнули с козел.
— Это вы меня?.. — осведомился Заяц, снимая шапку.
— Ясно, тебя, а то кого же? Что, к вам на хутор нет другой дороги, поудобнее?
— Где там!
— Да тут коляска может опрокинуться!
— Может! — подтвердил мужик рассеянно, сам не зная, что говорит.
— Вот дубина! — буркнул человек в ливрее, потом опять повысил голос: — Как же так! Значит, вельможной пани придется идти до хутора пешком?
— Видно, что так…
— Кшыстоф, я выйду, — отозвалась дама из коляски.
Кшыстоф соскочил с козел и, открыв дверцы, помог даме выйти, затем отступил в сторону. Так как дорога была вся в выбоинах и засыпана хворостом, то он, шагая сзади, поддерживал пани тремя пальцами за локоть и говорил:
— Ясная пани, правее пожалуйте! Вот на эту кочку, ясная пани… Пан Петр, ты подожди, пока ясная пани пройдет, потом потихоньку доедешь до двора… Попрошу вас сюда, ясная пани, здесь тропка.
Заяц, слыша все это, заподозрил, что знатная пани — слепая и не видит дороги. Потом под впечатлением этой торжественной процессии даже стал подумывать, не следует ли ему стать на колени.
Дама тем временем уже поравнялась с ним и спросила:
— Дети здесь?
— А?
— Пани спрашивает, здесь ли дети, — повторил господин в ливрее и украдкой показал Зайцу внушительный кулак в серой перчатке.
— Это, стало быть, наших помещиков дети? А как же, здесь, — ответил Заяц.
— Здоровы? — спросила дама.
— Паненка совсем расхворалась. Лежит…
— А приезжал кто-нибудь?
— Была какая-то тетка.
— Не знаешь, говорила она что-нибудь детям о матери?
— Говорила, что пани наша поехала в Варшаву.
— Ага! И больше ничего?
— А еще поклоны передавала и сказала, что пани скоро заберет их отсюда.
— Вот как!
