История кабаков в Росиии в связи с историей русского народа

Астрахани. По исчислению Заблоцкого,^[204] опившихся в 1842–52 годах считалось в 55 губерниях 7562 человека, больше всего в Москве, и меньше всего в Малороссии, где водка была лучше и дешевле и не было кабака.

По сведениям за позднейшие годы оказывается, что умерших от пьянства в 1855 году было 1423 человека, в 1856 году — 1535 человек, в 1857 году — 1713 человек, в 1858 году — 1774 человека, в 1859 году — 1713 человек. Опившихся в 1863 году и счесть трудно. В Костроме на пространстве 1842–53 годов опившихся было больше всего в 1850 году, именно 37 человек. Затем были годы, как, например, 1852-й, когда опившихся было только 7, в 1853 году — 8; но в 1863 году число их дошло до 179. По отчётам самарского статистического комитета, опившихся в Самаре в 1862 году было 48 человек, а в 1863 году — 192 человека. В Тверской губернии опившихся в 1860 году — 35 человек, в 1862 году — 48 человек, а в 1863 году — 125 человек, в 1864 году — 132 человека; мёртвых тел найдено в 1863 году 158 человек, в 1864 году — 204 человека. Опившихся в Вятке в 1863 году мужчин — 205, женщин — 20, всего — 285 человек. Из них государственных крестьян — 216, женщин — 5; удельных мужчин — 11, женщин — 1; временнообязанных, мужчин — 7; солдат и солдаток: мужчин 12, женщин 3; мещан: мужчин — 9, женщин — 2; заводских рабочих, мужчин — 4; чиновников — 3; духовного звания — 3.

В Рязанской губернии число умиравших от пьянства в 1854 году — 17 человек, в 1855 году — 24 человека, в 1856 году — 26 человек, в 1857 году — 28 человек, в 1858 году — 32 человека, в 1859 году — 23 человека, в 1863 году — 29 человек, в 1861 году — 45 человек, в 1862 году — 48 человек, в 1863 году — 98 человек, и в 1864 году — 117 человек, то есть в последний год умерло столько же, сколько в первые пять лет. По сведениям «Северной почты» о происшествиях только за первую половину 1863 года число жертв преждевременной смерти было 7155 человек, и в том числе от пьянства ежедневно умирало 7 человек. В Курляндии (где свободное пивоварение) и в Украине (в губерниях Полтавской, Екатеринославской и в Бессарабской области) умерших от пьянства не было. В Москве, по отчёту обер-полицмейстера за 1842 год, взято за пьянство мужчин — 6405, женщин — 1319, всего — 7224 человека; по отчёту же за 1863 год: мужчин — 10 000, женщин — 2128, всего — 21 794 человека.^[205] Сколько из них и из массы тех, слух о которых не достиг до полиции, умерло от пьянства, — неизвестно; но судя по ежедневным известиям в «Московских полицейских ведомостях» о людях, явно умерших от пьянства, — число их страшно велико.

Иван Прыжов: литератор между кабаком и революцией

Что можно сказать о человеке, который участвовал в умышленном убийстве? Ну, убийца, соучастник убийства… негодяй, конечно. Такое преступление не относится к редким или исключительным, и на своём бытовом уровне мы, на минуту заинтересовавшись, спросим: Его поймали? И сколько ему дали? И, можем быть, мы выскажем своё одобрение или недовольство решением суда: двенадцать лет? — мало ему присудили; или: что-то слишком много он получил… Наше мнение, как правило, будет отражать настроения, преобладающие в народе в данный период его существования; всему своё время, в том числе время бездумно прощать и время без разбору карать, время горячо обнимать кого попало и время воздерживаться брезгливо от объятий даже в кругу родных, близких и соотечественников…

Отношение к нашему преступнику начинает меняться, когда, проявив любопытство, мы узнаём, что он был не уголовником, зарезавшим ради денег, а литератором, который участвовал в преступлении вроде как по политическим соображениям. Уже избегая слов убийца и негодяй, мы прислушиваемся к оправданиям этого литератора, Ивана Гавриловича Прыжова, что на убийство он вроде как идти не хотел, его как бы вынудили; потом он находился в очень болезненном состоянии, многого теперь не помнит… На следствии и в суде Прыжов давал сбивчивые показания, то и дело сводя разговор к тому, что он всю жизнь изучал народ, и этого уже как бы достаточно, чтобы его оправдали.

Вырос Прыжов в бедности, в детстве был забитым, болезненным заикой… Это, наверно, адвокаты на суде так расписывали, чтобы выдавить слезу у судей и зрителей? Нет, это сам Иван Прыжов так выразился о себе, жалея себя, оказавшегося в гадкой тюремной камере, и ему казалось, что всем в судебном заседании тоже станет жалко, когда они узнают: в детстве он был болезненный, страшный заика, забитый, загнанный, чуждый малейшего развития… Адвокаты, защищавшие Прыжова с подельниками… то есть с товарищами по революционной борьбе, не впадали в такую уж слезливость, но всякими лестными словами и снисходительными характеристиками его выгораживали: один сказал, что Прыжов — добряк, прост, как дитя, другой — что это фантазёр, любящий толкаться между народом без всякой определённой задачи…

То, что Прыжов был прост, — явно не так; он был человеком стеснительным и одновременно крайне самолюбивым, он зло и напористо рвался доказать самому себе и другим — богатым, сановным, самоуверенным и, с его точки зрения, удачливым, — что он пробьёт себе дорогу и возвысится. Его одолевала гордыня. И он, человек, не получивший высшего образования — в силу собственной гордыни и в связи с жизненными обстоятельствами, поставил себе вполне определённую задачу: написать труд исторический, труд многотомный, осветив в нём те стороны русской жизни, от которых наши образованные историки отворачивались, которые нашими образованными учёными, как он считал, презирались. Он напишет о русском крестьянском быте и о низах: о нищих и юродивых, о питухах и кабацких ярыгах… Когда Прыжов уже отбывал свой срок в Сибири, из уст одного либерала прозвучало, что «в лице Прыжова варварски загублена крупная научная сила». Но, извините, Прыжов загубил сам себя, ввязавшись в революционную деятельность; вместо того, чтобы заниматься по-крупному историей, он потратил, он убил много времени на знакомство с низами, а затем на сотрудничество с революционером Сергеем Нечаевым. Он связался с Нечаевым, руководившим кучкой жалких личностей, ободрившихся от того, что назвались революционерами, участниками «Народной расправы». Одно из поручений Нечаева прямо-таки совпало с научными интересами Прыжова: до этого он ходил по кабакам и пил, утешая себя мыслью, что это на пользу задуманному многотомному исследованию, только в питейных домах можно по-настоящему познакомиться с жизнью низов, а затем Нечаев ещё и поручил ему, так сказать, ходить в низы — с революционной целью, и посещение кабаков стало для Прыжова совсем нужным и оправданным делом. Адвокат неправду сказал, что он толкался среди народа без определённой задачи. Задача была. Михаил Альтман, автор единственного обстоятельного исследования о жизни и творчестве Прыжова, писал в 1934 году:

«По поручению Нечаева Прыжов вёл пропаганду среди посетителей кабаков, харчевень и тайных притонов и доставлял сведения о тех местах, где собирается преступная часть общества. Здесь надо напомнить, что в кружке „Народной расправы“, если не организационно, то идейно связанном с Бакуниным, существовал на эту часть общества особый взгляд. Так, Бакунин в одном из своих воззваний писал: Разбой — одна из почтеннейших форм русской жизни. Разбойник в России — настоящий и единственный революционер без фраз, революционной риторики, революционер непримиримый, неутомимый на деле, революционер народно-общественный, а не сословный. В тяжёлые промежутки, когда весь рабоче-крестьянский мир спит, кажется, сном непробудным, лесной разбойничий мир продолжает свою отчаянную борьбу и борется до тех пор, пока русские сёла опять не проснутся.»

Отсиживаясь в неразбойничьей Швейцарии, анархист Бакунин похваливал русских грабителей, отчаянная борьба которых состояла в том, чтобы грабить прохожих и проезжих, не взирая на чины, сословия, возраст и вероисповедание, и действительно пробуждать время от времени русские сёла, убивая ночью какую-нибудь несчастную крестьянскую семью…

Бакунинские разбойничьи призывы в пересказе Нечаева, смельчака,