обзаведемся: копейщиков, секироносцев…
— А брат Плейандер? — спросил Эвименес.
— И для него найдем дело. Вы замечали, как во время боя, когда их атакуют всадники, валькинги сбиваются в плотные кучки и выставляют щиты — прямо крепости, да и только? Я подумывал было использовать против них лучников, но не кажется ли тебе, Воевода Плейандер, что можно бы соорудить машины вроде тех, что ты строил на стенах Ос Эригу, только полегче, притащить их с собой в поле и нацелить на эти живые крепости?
Тут снова все заговорили разом. Кого-то интересовало, как Имярек из Скогаланга — большой мастер драться секирой — станет чувствовать себя под началом герцога Микалегона, прежнего врага его страны. Большинство хвалило Эйрара, сразу показавшего себя дельным военачальником. Однако Черный Галлиль, как всегда, не замедлил вернуть всех с неба на землю, заметив:
— Прекрасно, прекрасно. Мы почти уже повесили Валька неразумного на воротах его собственного дворца. Где бы только взять то замечательное войско, которое вы тут так бойко делите между собою и отправляете в бой?
Начались подсчеты. Четыре сотни, если не более, прибыло на кораблях; Галлиль, впрочем, полагал, что оружием они владели не Бог весть как здорово. Если будет объявлено о восстании, Наарос, столица Вастманстеда, выставит вчетверо больше воинов, притом первоклассных, и еще сколько-то — менее опытных. Зато в самом Вастманстеде добрых воинов нынче было немного, ибо валькинги почти повсеместно разорили и согнали с земли здешних крестьян. Мариола так натерпелась от Изелэ, что, хотя Железное Кольцо там еще дышало — но и только. Скогаланг считается малолюдным, но тамошний народ так привык к оружию и охоте, что каждый воин из тех мест поистине стоил двоих. В случае восстания Скогаланг обещал мигом прислать тринадцать сотен, а попозже — и того более. А вот что делалось на Джентебби, никто толком не знал. За вею зиму оттуда в Наарос не пришло ни единого рыбацкого корабля.
Подобное войско наверняка могло одолеть одну терцию. Или две, если возглавляющий их барон по глупости даст себя заманить в нужное время в нужное место.
Полководцы начали переглядываться…
— А что если, — предложил Эйрар, — взять ту силу, которую мы сможем собрать, и по северному большаку вывести ее в Белоречье?.. Среди теснин и оврагов и малым числом можно многое сделать… К тому же и Белоречье должно откликнуться на призыв и выставить хоть сколько-то латников. По крайней мере второй терции не надо будет бояться.
Кто-то спросил:
— А ну как они в это время двинут на Наарос кружным путем через Марскхаун, Мариаполь и по дороге вдоль южного берега?
— Хестинга предупредит нас.
— Не так, — сказал Эйрар, и им пришлось подождать, пока он облечет словами мучительно рождавшуюся мысль. — Нет, Хестинга тоже должна восстать… разделить общую долю. Альсандер прав… надо думать о решительной битве, а я не вижу, как победить без сильного конного войска. Потому что в пешем строю ни числом, ни воинской выучкой нам с ними не равняться. Война для них — жизнь…
— Почти все это я уже слышал когда-то давным-давно, — сухо заметил Галлиль. — В этом самом городе, в гостинице «Старый меч». Вот только мысль о том, чтобы поднять срединные провинции, была отброшена — и притом с вескими основаниями. Похоже, мы ошибались тогда!
Чародей Мелибоэ проговорил как бы про себя, но достаточно громко, чтобы быть услышанным:
— Ты, сударь мой, хотел съязвить, однако попал в точку. Когда кто-то совершает ошибку, ситуация непременно возникает вновь — в этом мире или в ином — и так до тех пор, пока не получит правильного разрешения. Вот почему нам порой кажется, что история повторяется. Бог, или Боги, желают, чтобы народы и люди достигли духовного уровня, на котором творят они сами, а он столь высок, что там нет места ошибкам. Ныне пробил час вам, людям Дейларны, исправить ошибку, приведшую много лет назад к поражению в Красных Холмах: в той битве купцы не желали стоять рядом с крестьянами. Надлежит искупить и другую ошибку, более позднюю — когда все должны были дружно откликнуться на зов Мариаполя, но не откликнулись. Точно так же и мне, стассийцу, приходится отдуваться за то, что когда-то я посчитал державу Валька провозвестницей будущего… Но что это за Боги, я не имею права открыть… — Его голос перешел в бормотание и смолк.
Перед мысленным взором Эйрара мгновенно встали Гитона и Аргира… А Рогей уже говорил что-то о том, что, дескать, не было такой уж нужды пороть горячку с походом в Белоречье, поскольку Вальк в Малом Лектисе хорошо если через месяц узнает о падении Наароса, а тем временем можно многое предпринять:
— Я про тех ребят, что сидят там наверху, в цитадели. Может, выпустим их оттуда, и пусть бы убирались к своему графу на корабле, да еще донесли ему, что-де мы — просто шайка пиратов. Вот бы он примчался карать нас с малыми силами, а еще лучше — прислал какого-нибудь мелкотравчатого барона, мы бы его и скушали с потрохами. А?
— Ох, сомневаюсь я, чтобы удалось так легко провести виконта, командующего в цитадели, — заметил Микалегон, но Эйрар решил, что попытаться все-таки стоило. На этом предводители разошлись: военачальники
— набирать войско, устраивать смотр ополчению, а Эйрар — проведать принцессу Аргиру, которую он не видел со времени высадки с кораблей.
Оказалось, однако, что Альсандер поспел прежде него и уже беседовал с Аурией — вернее, говорила в основном она и без конца жаловалась на Эрба:
— Ну до чего неотесанный мужлан!..
Послушав немного, Эйрар заерзал на месте, поражаясь про себя: «И как только Альсандер выдерживает?..» По счастью, русоволосая сестра заметила его состояние и увела его прочь от камина, где сидели те двое, к высокому створчатому окну. За окном виднелось зеленое дерево, усыпанное розовыми цветами: Наарос отвел царственным особам покои, вполне соответствовавшие их титулам. Аргира сгорала от нетерпения послушать его рассказ, и он с удовольствием поведал ей обо всем, только задом наперед. Сначала о том, что его избрали герцогом, и теперь он возглавлял борьбу против Валька и спадариона Стенофона — об этом последнем Эйрар упомянул не без тайного умысла… Но пока он говорил, ее радость как будто пригасла. К концу рассказа она сидела совсем тихо, сложив руки на коленях, и вздыхала, хотя за окном цвела и благоухала весна.
— Я что-то сделал не так?.. — спросил он осторожно.
— Откуда мне знать?.. Я просто подумала о том человеке, которого ты велел казнить… там, на площади. Должно быть, у него не нашлось сына, который бы его защитил? Он ведь провинился не больше, чем твой отец…
— Ты хотела бы, чтобы я отправил родственника на плаху?
Расстроенный, он собрался подняться, но она его удержала:
— Нет, нет, конечно же, нет… Ты сам знаешь, что я бы этого совсем не хотела. Но закон, который за равные преступления одних казнит, а других милует, это… несправедливый закон. Это — Каррена!
— У нас полагают, — сказал он, — что, каким бы ни был закон, первый долг каждого — перед теми, кто дал ему жизнь.
— О да, — отвечала Аргира. — Там, где любовь, нет нужды в законах. Законы существуют, чтобы удерживать людей от деяний, в которых нет места любви. И все-таки… мне кажется, жестоко вот так обрывать жизнь человека, который всего лишь исполнял долг перед своим графом и государством… точно так же, как Эльвар Эйрарсон — перед своим сыном…
— Да, но мой-то родственник вовсе не предполагал, что совершает нечто наказуемое. А валькинг прекрасно знал, что рискует жизнью, исполняя свой так называемый долг, — начал Эйрар, но вдруг осекся и сказал, промолчав: — Аргира! Я свободен!..
— Рада слышать это — но от кого и от чего?
— Бриелла! Я понял, почему нельзя править так, как правит Бриелла. Я понял, в чем заблуждается мой отец… Ты подсказала мне самую суть. Граф и государство! Но что такое этот их граф, как не воплощение государства? Предполагается, что он служит общей воле народа — как говорил дезерион. Но когда граф и государство действуют заодно, государство из слуги превращается в господина. Потому что, согласно его
