если он придет в себя и поведает миру о своих галлюцинациях!
— Приятно, что вы разделяете нашу точку зрения, — без большой уверенности пробормотал себе под нос Корнев, и снова вытер потное лицо серым платком, и уже с нажимом добавил — Официальное. Я, Александр Дмитриевич, в самом деле, обеспокоен тем, что произошло, особенно смертью вашего родственника фон Штерна, и искренне хочу в этой ситуации разобраться. А пока разберусь — уж не взыщите, будете с Борменталем соседствовать. Все мне спокойнее на душе. А может и не только мне. Я распоряжусь, что бы начхоз раскладушку к вам доставил…
Баев безнадежно махнул рукой и многообещающе хлюпнул носом:
— Пойду рыдать…
— Не смею препятствовать! — Корнев улыбнулся уже почти искренне и услужливо протянул ему крахмальный беленький платочек, который извлек из воздуха словно фокусник. Пока Баев разглядывал платочек, Прошкин неожиданно для самого себя сказал:
— А вы, Александр Дмитриевич, если уж совсем тоскливо станет, ко мне в гости заглядывайте…
— Всенепременнейше! — Саша артистично помахал присутствующим новым платочком и удалился.
Печальный силуэт Баева еще не успел растаял в слоистой жаре, а Прошкин и Корнев уже потягивали относительно холодное пиво, расположившись в не уютном, зато далеком от сторонних ушей скверике у речушки.
— Устал я от этой истории, Коля, — откровенничал Корнев, — вот не поверишь, ночей не сплю. А если и сплю — то утопленников вижу. Или гробы. Или кладбища. Поднимаюсь — и на службу еду, чтобы времени не терять попусту — ведь все одно не сплю! Аппетит потерял совершенно. Капли принимаю для успокоения нервной системы! Да толку от них никакого. Как и от докторов наших…
Прошкин спал как сурок, сны видел только по праздникам, о бессоннице даже понятия не имел, и прекрасно знал, что лечебные капли Корнев разводит исключительно пол стаканом медицинского спирта, но начальнику льстиво посочувствовал:
— Это все переутомление. Разве же можно так себя не щадить! Вы ведь Владимир Митрофанович, всю область на себе тащите! Да еще и с группой этой колотитесь день и ночь. И никакой мелочи не упустите даже! С заключением этим наверно ворох бумаг перелопатили…
Корнев от такого заявления поперхнулся пивом, закашлялся, и вытер губы все тем же серым платком:
— Ох, Николаша! Ведь работаешь ты в органах с двадцатого года, уже и в Академии отучился, и про гипноз в журналах читаешь — а ногтем ковырни — дурак дураком! Не видел я никакого заключения! Ну, сам подумай — откуда бы ему у меня взяться?
Прошкин совершенно опешил и смотрел на прозорливого начальника только что не с открытым ртом, пытаясь осмыслить его сложную логику.
— Ну, сам посуди, — пояснил запутавшемуся подчиненному суть происходящего многоопытный Корнев, — ведь этот змей Баев слова в простоте не скажет. Тем более по начальственным кабинетам просто так не побежит. А тут на тебе — самого Буденного за лампасы ухватил и клянчит холодильный вагон, что бы своего героического папашу непременно в Н. похоронить. Да при том, что это в середине апреля происходит, а апрель в этом году очень холодный был.
Прошкин согласился:
— Двадцатого еще снег шел — я такого холодного апреля даже и не припомню…
— Так вот. С чего бы Александру Дмитриевичу — прогрессивному молодому человеку, который даже орехи колет иностранными щипчиками, с чего бы ему тело не кремировать — как это принято в Европе, и не привезти сюда скромную урну с прахом в самом обычном поезде? А самому, после скромных похорон, не исхлопотать должность в консульстве или дипломатической миссии и не пить коктейль «Маргарита» где — ни будь на Кипре? Ну, конечно, если последней волей его названного папаши были именно похороны в Н.? Ан нет — ему зачем-то еще и холодильный вагон потребовался. Да еще и неодолимая семейная любовь к постороннему старичку — которого он видел от силы три раза в своей жизни проснулась…
— Как же такое может быть? — засомневался Прошкин, — Я вот думал, что Деев чуть ли не на руках у Саши умер… А сейчас получается, что товарищ Баев не знает ни когда, ни от чего умер его отец?
— Отчим, — снова подчеркнул педантичный Корнев и, пошарив в необъятных недрах карманов, извлек изрядно измятый бланк телеграммы. Телеграмма адресовалась Баеву, извещала его о внезапной кончине Деева, и была направлена главным врачом госпиталя, где тот проходил лечение, в город Брюссель. То есть получалось, что Саша о смерти отчима узнал в зарубежной командировке. Хотя и был он вдали от Родины всего-то несколько дней…
— История эта, Прошкин, мне с самого начала не нравилась. И с каждым днем оказывается все более и более скверной. Слушай, как по моему сугубо личному мнению все это обстояло — если с чем не согласен будешь, или припомнишь чего-нибудь, что я забыл — подскажешь. Так вот. Деев действительно болел. Чем и насколько тяжело сложно сказать.
— Врачи говорили, совсем не жилец был — даже лекарств народные мол, на такого больного тратить жалко, — уточнил Прошкин.
— Но, его упорно продолжают лечить — и специалисты лучшие его пользуют, и дорогущие лекарства в него килограммами пихают. Кто это процесс инициирует и поддерживает? Баев. И спроси — с чего это Баеву, если он так вот сильно папаше выздоровления желает, самому не поступить учится на врача? Тогда понятно было бы, отчего он день и ночь в больнице пропадает. Но нет. Он что-то там такое время от времени учит, вроде как в дипломаты готовится — но из НКВД не увольняется, единственно должности меняет, ходит ТОЛЬКО в форме, наганами увешанный. И во сне даже револьвер под подушку вместо книжки кладет. А уж от Деева практически не отходит. Я думаю это по тому, что он Деева буквально стерег. Как сторожевая собака. Да вот — судьба индейка, не уберег в конечном итоге…
— Да чего ему было опасаться — в госпитале? — снова удивился Прошкин.
— Что Деев раньше времени умрет. И что-то важное то ли сказать, то ли сделать не успеет. А умереть он мог от двух причин — от отсутствия необходимого систематического лечения или же быть физически устранен. Я думаю, что будь Деев действительно так уж плох, Баев не поехал бы по Брюсселям раскатывать — сам знаешь, парень он ответственный и терпеливый. Да и то, что Баев кинулся причины смерти Деева выяснять тоже косвенно мою мысль о том, что эта смерть не от естественных причин наступила — подтверждает. Вот и попросил он холодильный вагон, что бы сохранить тело и, подальше от столичной суеты, где все на виду, и тамошнего доносительства, организовать вскрытие, уточнить причины и дату смерти. Я думаю, он рассчитывал на помощь местного аборигена — своего родственничка фон Штерна. То ли по тому, что фон Штерн ему в такой помощи отказал, то ли по причине не достаточной информированности этого ныне покойного патриарха об их семейных делах, но Баев понял, что с его престарелым родственничком тоже что-то не в порядке. Но решил убедится. И потащил тебя, — Корнев по- отечески отвесил Прошкину подзатыльник, — наивного дурня, разгуливать по кладбищу — в бинокль смотреть на дедушкины апартаменты. Не думал ты, Николай — почему бы Баеву самому на такую прогулку не отправится? Он кладбищ не боится — ты его сам у могилы отчима в гордом одиночестве видел! Да и на зрение он не жалуется пока что — вон, в тире нашем все мишени разнес — менять уже невмоготу!
Прошкин виновато потупился. Думать он, конечно, думал, но ничего толкового придумать не мог. И Корнев продолжил поучать молодого коллегу:
— Да по тому, Коля, что ожидал он в доме фон Штрна труп этого видного ученого обнаружить, и хотел, что бы в этой не радостной ситуации был честный, не заинтересованный очевидец! Что будет наивно голубыми глазами — вот как ты хлопать — и повторять на следствии — мы вместе туда вошли и нашли тело. Но тела не было. Фон Штерн пил чай живой и здоровый. Вот по этому-то Баев и впал в такую истерику. Думаю, что он рассчитывал какое-то время отсидеться в тихом и спокойном Н., обустроил жилище, так что таракан бесшумно не проползет, хотел с дедушкой о семейных секретах подискутировать или просто, втихомолку из семейного гнезда какие-то крайне важные для него документы экспроприировать. Но его идиллический план порушил некий Генрих Францевич. Или кто уж он там был… Одно меня Прошкин в этом раскладе радует. То, что контроля за самим Баевым здесь тоже больше чем в той же Москве. Да и шансов у него здесь попасть под трамвай или выпасть из окна куда как меньше… Сейчас ему действительно есть чего бояться. Ведь подумай Коля — до чего складно получилось бы: эмоционально не уравновешенный субъект
