2
В этот день сирены завыли в неурочное время. Восемь добровольных сторожей гаража расселись в автомашинах. В открытые ворота виднелись чистое небо и звезды — такие близкие, что, казалось, их можно, как светлячков, собрать в горсть. Но вдруг в небо взметнулись лучи прожекторов, и звезды, словно оттолкнувшись от земли, ушли ввысь, как сорвавшиеся аэростаты.
Вскоре где-то вдалеке забухали зенитки. Глухая, зловещая канонада, ни на минуту не ослабевая, неудержимо приближалась к Эссену. Города железного Рура пробуждали друг друга гулкими ударами и, как эстафетный факел, передавали весть о налетающей буре. Вот откуда-то с неба посыпался фосфор, похожий на сноп искр, вырвавшихся из трубы; они медленно опустились на землю.
Ладя Плугарж первым надел стальную каску и стал в раскрытых воротах гаража.
— Ребята, — беспокойно начал он. — Не нравится мне все это. Не лучше ли уйти в подвал?
— Катись, катись, неженка, — насмешливо откликнулся Кованда. — В подвале понадежней. Горбатый капитан убережет тебя от всех бед и даст соску.
Ладя неохотно вернулся в машину и завернулся в одеяло. И почти тотчас начали неистовствовать соседние орудия, к ним присоединились все зенитки города.
Кованда с минуту прислушивался, потом неторопливо надел каску и открыл дверцу машины.
— Пойдем поглядим, ребята?
Когда они остановились в воротах, бежать в убежище было уже поздно. Шрапнели рвались над самым гаражом, осколки свистели в воздухе, ударялись о крышу и зарывались в землю с глухим, мягким стуком. Канонада перешла в сплошной грохот. Он заполнил собой все, он терзал барабанные перепонки, сотрясал гараж, а от стрельбы соседней батареи из школьных окон сыпались последние стекла и ходуном ходила черепица на крыше. Горизонт окрасился в кровавый и молочно-белый цвет.
Парням, застигнутым в гараже, вдруг всем до одного захотелось курить. Затянуться бы хоть разок и превозмочь неукротимую дрожь. При нестерпимо ярком свете прожекторов, в потоках которого можно было вдеть и нитку в иголку, Гонза и его товарищи принялись обшаривать свои карманы и подкладки, собирая просыпавшиеся крошки табака. Табака удалось набрать всего на одну самокрутку, да и тот Пепик наполовину просыпал.
— Ни черта не стоит! — закричал Кованда, чтобы его услышали в этом адском грохоте. — Нет ли у кого настоящего курева? Хоть разок затянуться перед смертью!
Ладя Плугарж стиснул в карманах кулаки.
— Я не боюсь, — крикнул он, пытаясь совладать с собой. — Я не боюсь, папаша. А все-таки не лучше ли было уйти в подвал?! Надо было смыться, а?
Кованда саркастически усмехнулся.
— Лучше всего было бы дать Тебе коленкой под зад. Не нагоняй страху, и так у всех полные штаны!..
Мирек, отыскав за подкладкой пилотки половину сигареты, закурил ее безо всяких предосторожностей, не пряча огонька.
— А мы-то беспокоились, что они про нас позабыли. Так, мол, полетают немножко над Эссеном и улетят обратно, — крикнул он, снова обретая дар речи.
— Хорошо бы и нынче только полетали, — заорал Кованда. — Лишь бы…
— На той неделе они бомбили Кельн и Цах.
— А позавчера Ремшейд и Вупперталь.
— И Дюссельдорф и Крефельд.
— Все время вертятся вокруг, как кот около сметаны, и никак не могут взяться за дело, — заметил Кованда, и в этот момент ухнули первые бомбы. Взрывная волна пронеслась над домами, и тогда Мирек сунул руку в карман и вытащил пачку американских сигарет.
— Нате! — истерически завопил он. — Берите, черти! Курите перед смертью. Не хотел давать, да мне уж теперь не курить!
Ребят словно прорвало.
— Ах ты шкура! — надрываясь, кричали они. — Хорош товарищ! Не стыдно! Если выживем — отлупим тебя, как последнюю собаку.
— Можете лупить! — орал Мирек. — Когда все кончится… Все можете лупить, только скорей бы…
Ребята курили жадно, с упоением, словно надеясь, что эти круглые, тугие сигаретки избавят их от нестерпимого ожидания, вольют в них силы и помогут выдержать налет. Парни что-то кричали друг другу, боясь молчать среди грохота бури, которая все еще не достигла предела; мысль невольно задерживалась на мелочах, стараясь не обращаться к тому, что еще придет, что неизбежно должно прийти.
— Эда-то в отпуску! — голосил Пепик. — Мать у него умерла.
— Небось и не вспомнит о нас, — подхватил Цимбал, чуть не сунув сигарету горящим концом в рот. — Ему-то лафа, черт подери!
— Знал бы он, каково нам здесь! — прокричал Мирек на ухо каждому из товарищей. — Знал бы он! Если бы знал!
— В о т о н и!
Над самой школой появились самолеты; огромные, стремительно налетевшие тени заставили парней в гараже кинуться в угол и прижаться к земле.
— Дышите глубже.
Все скорчились в углу прочно сколоченного сарая, наклонив головы к земле и глубоко выдыхая при каждом взрыве.
— Одеяла в рот! Закусите зубами одеяло и дышите глубже!
Гараж скрипел и ходил ходуном в неистовой стихии налета, он качался в волнах огня, как хрупкая посудина. Соседние орудия смолкли, слышались лишь отдельные выстрелы, тонувшие в свисте и грохоте падающих бомб.
В короткие минуты затишья Ладя, Мирек и Кованда подбегали к воротам и выглядывали на двор. Звезд не было видно, дым стлался по земле, затушевывая контуры зданий, дом, в котором помещалось бомбоубежище, пылал как смоляной факел; его крышу охватило пламя, оно уже растекалось по стенам, ползло к подвалу, где спрятались люди…
Вдруг снова раздался громкий, пронзительный свист, и парни опять распластались на земле. Тотчас
