Сказал Леин:
– Истинно так. Я сам был там и видел все своими глазами.
Сказал странник:
– Правда ли, что в башне Женщины-Птицы обнаружился мальчик, которого вы посчитали ее сыном?
Сказал Леин:
– И это правда. Несомненно, он ее сын, ибо выказывает, хотя и не так сильно, как его мать, некоторые способности, не свойственные человеку.
Сказал странник:
– Кто же отец его?
Сказал Леин:
– Хэи Гоир, прежний владелец той башни, где жила Женщина-Птица. Но скажите, почтеннейший, кто вы и отчего вас так интересует эта история?
Сказал странник:
– Я задам последний вопрос, а после отвечу на ваши. Итак, скажите, отчего вы оставили в живых сына Женщины-Птицы, если саму ее считали чудовищем?
Сказал Леин, покачав головой:
– Многие задавали нам этот вопрос. Прежде нас грызли сомнения, но теперь мы видим, что правильно поступили, сохранив ребенку жизнь. Ведь хотя мать его – чудовище, порождение злого бога Тороша, все- таки половина крови его – человечья. С нашей помощью сумел он отринуть дурное наследство матери- птицы. Прилежен он в учении и со временем, как мы надеемся, станет добропорядочным жителем нашего города, а, быть может, и братом нашим. Удовлетворил ли я ваше любопытство? Поведайте же мне, кто вы и что вам до этого ребенка?
Ответил странник, отбросив капюшон:
– Ты желал знать, кто я? Можешь называть меня Торошем.
Затем начертил он в воздухе некий знак, который мгновенно наполнился чернотой и, ударив в грудь Леина, убил его. И двинулся назвавшийся Торошем вглубь монастыря, а смерть, вышедшая из начертанного им знака, двигалась вслед за ним и убивала всех, на кого указывал он. И никто из монахов не убежал от него, ибо умирали они быстрее, чем понимали, что происходит с ними. Войдя в покои настоятеля и разлучив его с жизнью, взял странник сияющую сферу, которую тот вот уже тринадцать лет хранил в своей спальне – так, впрочем, и не сумев понять, что же это такое.
После того отыскал чужеземец мальчика, сына Женщины-Птицы.
Мальчик не был труслив и молча, без страха, взглянул в глаза предавшему смерти всех воспитателей его.
Сказал странник:
– Какое имя дали тебе эти люди?
Сказал мальчик:
– Келлаиш.
Сказал странник:
– Сгодится. Что они говорили тебе о твоем происхождении?
Сказал Келлаиш:
– Моя мать была чудовищем, Женщиной-Птицей, порождением бога Тороша. Мой отец был благородным человеком. Хэи Гоир – имя его.
Пришелец взял его за подбородок и долго смотрел на него. Затем сказал он:
– Не человек по имени хэи Гоир – отец тебе.
Сказал мальчик:
– Кто же?
– Я, – отвечал пришелец.
Впервые в замешательство пришел Келлаиш. Спросил он тогда:
– Кто ты?
Ответил пришелец:
– Я – Эмерхад, и титул мой – Господин Знаков и Повелитель Символов. Впрочем, наполовину ты все же принадлежишь к человеческому роду, но не через кровь отца (ибо я – не человек), но через кровь матери. Потому что не демоном Тороша, но обыкновенной женщиной некогда была твоя мать, еще до того, как стала Женщиной-Птицей.
Сказал Келлаиш:
– Расскажи мне о моей матери.
И Эмерхад рассказал ему. Крикнул тогда мальчик:
– Как же ты допустил, что она стала чудовищем?!
Сказал Повелитель Символов:
– Я не человек и не вижу высшей ценности в том, чтобы быть человеком. Понимание Эалы изменилось, однако она не стала ни ниже, чем была, ни выше. Я оставил ее и ушел, ибо никогда не был влюблен в нее. Через некоторое время, однако, мне стало любопытно, что случилось с ней и как сложилась судьба ее. Я вернулся в Цалатхэн и узнал, что здесь прошло много лет, что умерла она и что у нее был сын. Знай, Келлаиш, что в разных мирах время течет по-разному – так, для меня самого прошло менее года с тех пор, как я расстался с Эалой. Впрочем, дело не в том, что течение времени различно, а соотношении потоков, ибо миры Сущего не неподвижны, но перемещаются друг относительно друга, и в разной пропорции, в зависимости от взаимного положения, сопрягаются течения времен их.
Сказал Келлаиш:
– Для чего ты убил их? – И указал на мертвых монахов.
Сказал Эмерхад:
– Не «для чего», но «за что». Они обокрали тебя.
Спросил Келлаиш:
– Как же?
Сказал Эмерхад, протягивая ему Зеркало Судьбы:
– Знаешь ли ты, что это?
Сказал мальчик:
– Нет.
Сказал Эмерхад:
– Это принадлежит тебе и ныне только ты один – хозяин этой вещи. Но твои воспитатели, полагая, и не без оснований, что этот предмет заключает в себе волшебство, без малейших колебаний присвоили его себе. Впрочем, кража – наименьшее из зол, совершенных ими. Наибольшее зло – ложь.
Сказал мальчик:
– В чем же они лгали?
Сказал Эмерхад:
– Ты называешь свою мать чудовищем, а это неверно.
Сказал Келлаиш:
– Но ведь она убивала людей и поедала их!
Сказал Эмерхад:
– Люди, которых она убивала, может быть, и могли бы назвать ее чудовищем – но не ты, сын ее. Лгали монахи, утверждая, что существует некая истина, единая для всех – нет такой истины. Вслед за ними ты повторяешь, что твоя мать – чудовище, но разве чудовищем она была для тебя? Она берегла тебя и кормила.
– Мерзко и отвратительно то, что она делала, – возразил мальчик.
– Почему? – Спросил у него Эмерхад. – Послушай меня. Да, было время, когда Эала – так звали ее, запомни – принадлежала к человеческому роду, но потом она перестала принадлежать к нему. Почему же ты называешь ее охоту мерзостью?
Сказал мальчик:
– Люди – не звери, чтобы охотиться на них.
