посмотрим. А теперь марш.
Юри большими шагами прошёл следом за ней в гостиную. Необычайно приятное и спокойное чувство, охватило мальчика. Как будто он только что совершил необыкновенно благородный поступок, и сердце его радуется, да и не только сердце, а всё существо: каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка.
И пока Юри сделал те несколько шагов, которые отделяли кухню от гостиной, ему стала понятной причина его сегодняшнего подавленного состояния. Он не осмелился сказать тёте в лицо правду ночью. Он не осмелился сказать ей, что решение не ходить к красным воротам было принято задолго до того, как он вытащил из воды Билли.
Но теперь-то всё стало ясно!
— Вот, знакомьтесь, это и есть мой приёмный сынок, — послышался тётин ласковый голос, когда они вошли в гостиную. Тётя представила Юри своим подругам, приветливо засмеялась и ласково потрепала мальчика по плечу.
«Как это она умеет так быстро меняться!» — пронеслось у него в голове.
Юри пришлось пройти ещё несколько шагов, так как одна из женщин протянула ему руку. На мгновение глаза мальчика и худощавой гостьи встретились, но только на мгновенье, и сразу же она спрятала глаза за белёсо-синими веками. Вид у неё был недовольный. Юри заметил, что она обратила внимание на его красный галстук и быстро выдернула свои пальцы из руки мальчика. Гостья словно бы хотела что-то сказать, но, как видно, передумала и не произнесла ни слова.
Вторая гостья была полной противоположностью первой. Толстая и неповоротливая женщина вяло откинулась на спинку кресла. На мясистом лице всё время держалась одна и та же ленивая улыбка. Полные руки расслабленно лежали на бархатных подлокотниках.
Когда Юри повернулся к ней, женщина медленно приподняла руку и безвольно опустила её в ладонь мальчика. Это слабое движение сопровождалось неожиданно обильным потоком слов.
— Здрасте, здрасте… Гм-кхе, гм-кхе… Да ты у нас мальчик хоть куда — гладкий. Да-ааа… Ну ничего… — Гостья перевела дух, улыбка на её лице сменилась плаксивой гримасой. — Сиротка, да… Сиротка, сиротка. Хорошо всё-таки, что есть на свете добрые люди. Сиротиночка. Ну да плохо ли тебе теперь здесь! Под крылышком тётушки Эрны!
Голос женщины был до того приторным, что у Юри появилось желание прервать её медоточивую речь. Но он не находил нужных слов и должен был ещё долгое время выслушивать причитания по поводу его горькой сиротской доли и невиданного великодушия тёти Эрны.
Наконец женщина умолкла. Тётя Эрна велела Юри сесть и развлекать гостей, пока сама она накроет стол и сварит кофе.
Юри сидел на краешке дивана, сложив руки на коленях. А взгляд мальчика был словно прикован к носку туфли разговорчивой гостьи. Туфля в такт словам женщины всё время двигалась вверх-вниз, вверх- вниз.
Но вот носок туфли застыл на месте, и гостья обратилась к Юри с вопросом, одним, другим; вопросам, казалось, конца не будет. Где мать работала, почему отец от них ушёл и тому подобное. И после каждого вопроса Юри всё сильнее хотелось вскочить с дивана и убежать. Но он заставил себя сидеть на месте и даже отвечать женщине, правда, как можно короче, а иной раз просто словами «да» или «нет».
В то же время Юри всё время ощущал на себе пристальное внимание тощей гостьи, она словно хотела пронзить его своим взглядом. Мальчик ясно видел, что она не сводит глаз с его груди, с его красного галстука.
Наконец тётя Эрна позвала Юри помочь ей на кухне, и мальчик избавился от неприятных расспросов.
Стол получился богатый. Как, впрочем, и всё в доме тёти.
По дороге с работы Эрна Казук купила пирожные и булочки, конфеты и печенье. А её товарки принесли большой торт «полено».
После первых глотков кофе разговор вернулся к Юри. И мальчик понял: он — виновник сегодняшнего угощения. Тёте не терпелось продемонстрировать перед гостями своё великодушие: ещё бы, ведь она взяла на воспитание бедного сиротиночку!
— Да, да-а! — вздыхала тётя Эрна, соглашаясь со словами тучной, не в меру разговорчивой гостьи. — Да-а. Это нелегко. Мальчик уже большой. Нужна одежда, обувь. О питании и говорить не приходится. Растущий организм. Но что поделаешь, если сердце не позволяет поступить иначе. Как оставить ребёнка на произвол судьбы… Попробуем перебиться… Не правда ли, Юри?
Вопрос был задан таким ласковым голосом, будто между ними не было ни малейшего недоразумения.
Юри понял, что тётя хочет показаться гостям в наилучшем свете. Хочет выставить напоказ свою доброту и щедрость по отношению к бедному, оставшемуся без семьи мальчику.
Её лицемерие было отвратительно, и Юри не произнёс ни слова в ответ… Он смотрел не отрываясь в свою чашку, стиснув в кулаки лежавшие на коленях руки. До чего же неловко и противно было ему чувствовать себя главным действующим лицом во всей этой комедии.
Когда стало ясно, что ответа не дождёшься, тётя Эрна похлопала Юри по плечу и сказала:
— Он у меня очень стеснительный. Но ничего, мы исправимся. Не правда ли?
Наконец Юри оставили в покое, разговор завертелся вокруг событий и новостей на комбинате, где работала Эрна Казук. Вспомнили о чьём-то обмене квартир и вновь заговорили о молочном комбинате. Затем под обстрел их языков попал некто Куремаа, лишь недавно назначенный главным инженером комбината.
— Тьфу, даже страшно подумать, каким типам ты должна подчиняться! — с презрением произнесла тощая гостья. Подняла чашку, отпила глоточек кофе и продолжала: — Его отец был в нашем доме дворником. А этот Куремаа бегал сопливым мальчишкой… А какая у них стояла грязища! Ужасно! Подумайте только, они даже мыла не покупали. Дескать, не было денег! Старуха ходила к моей прачке, выпрашивала кусочек. А теперь этот мальчишка Куремаа — вдруг главный инженер! Прямо досада берёт, как подумаешь…
Тощая гостья тяжело вздохнула и, чтобы немного успокоиться, вновь отхлебнула глоточек кофе. Как видно, эта тема разговора чрезвычайно взволновала тощую гостью — от её сдержанности не осталось и следа. Она вновь с наслаждением начала в самых неприглядных красках описывать детство главного инженера.
— Этот Куремаа, говорят, крупный партийный работник, — не то спрашивая, не то утверждая, произнесла тучная гостья и вновь начала постукивать об пол носком туфли.
— А то как же. Как же иначе его назначили бы главным инженером? Разве он мог соответствующий институт кончить?! Как же! Ждите!
Всё тревожнее бьётся сердце Юри. Кажется, словно какая-то мутная волна с шумом ворвалась в комнату и теперь плещется возле стульев и шкафов, с каждым словом поднимается всё выше и выше, становится всё грязнее и отвратительнее.
— С малых лет уродуют детей! Кроят на свой манер, принуждают… — продолжала возмущаться тощая гостья.
— Нацепят на шею красный галстук — и кричи «ура»!
Произнеся последние слова, женщина поверх чашки взглянула на Юри. И мальчик почувствовал, что вторая гостья и тётя Эрна тоже так и мечут в него осуждающие взгляды. Грязная, мутная волна захлестнула его с головой, и казалось, вот-вот задушит.
Мальчик поднял голову, выпрямился и заговорил:
— Наш классный руководитель тоже член партии. Его все уважают. Он прекрасный человек!
Тучная гостья затряслась от беззвучного смеха.
— Вы слышали! — еле выговорила она, колыхнув плечами. — Вот оно, теперешнее воспитание! Только и умеют грубить старшим!
Толстуха с трудом перевела дух. Наступившей паузой проворно воспользовалась другая гостья. Она презрительно скривила губы и сказала с издёвкой:
— Ну конечно, ты, деточка, и есть тот самый судья, который призван решать, что он за человек. Прекрасный или премерзкий.
