— Ну, пока она еще только едет. Это же не точная наука, вы ведь знаете.
— Понятно. Но вы можете сказать: на северо-запад? На северо-восток? И как далеко на севере она сейчас?
— Видимость тускнеет. Вы не должны задавать мне столько вопросов, — сказал Макиннон сердито. — Ну вот, все исчезло.
Он уронил шляпку на кровать и встал. Джим с помощью трости поднялся тоже.
— Ладно, — сказал он. — Теперь одевайтесь. Я не знаю, когда вы покинули Бёртон-стрит. Возможно, вам неизвестно, что Фред мертв. Он был моим самым лучшим другом, таких у меня не было и, скорее всего, больше не будет. А теперь еще уехала Салли, и она в опасности, и мы поедем спасать ее, вы и я. Я не знаю, что буду делать, если и ее не станет, потому что я люблю ее, вы это знаете, Макиннон? Вы знаете, что это значит — любовь? Я люблю ее, как любил Фреда, как своего друга. Куда бы она ни поехала, я поеду за ней, и вы должны поехать со мной тоже, потому что они прежде всего из-за вас попали во всю эту переделку. Так что одевайтесь и передайте мне вон тот справочник Бредшо.
Макиннон беспрекословно передал ему железнодорожный справочник и спешно стал одеваться, в то время как Джим дрожащей рукой листал страницы, отыскивая расписание воскресных поездов на север.
Глава двадцать вторая
Власть и служение
Особняк Беллмана был невыносимо натоплен и богато, пожалуй, чересчур тесно обставлен. Слуга попросил Салли подождать в холле и предложил ей сесть в кресло, но оно стояло слишком близко к радиатору, и она предпочла ждать у окна. Внутри у нее все заледенело, и она не хотела, чтобы лед растаял.
Через минуту-другую слуга вернулся.
— Мистер Беллман примет вас сейчас же, мисс Локхарт, — сказал он. — Пожалуйте за мной.
Когда они выходили из холла, часы пробили девять, и она удивилась, как много прошло времени. Или ей отказывает память? Она чувствовала, что все больше и больше отдаляется от мира. Ее руки сильно дрожали, в голове гудело.
Вслед за слугой она прошла по ковровой дорожке коридора и остановилась перед дверью. Слуга постучал.
— Мисс Локхарт, сэр, — сказал он и отступил, пропуская ее.
Аксель Беллман был в смокинге. По-видимому, он только что пообедал в одиночестве, так как на столе стояли графин с бренди и один стакан; на письменном столе были рассыпаны бумаги. Он встал и пошел ей навстречу, протягивая руку. Она смутно услышала, как закрылась дверь, в ушах стоял гул, Салли уронила баул. Он тяжело упал на богатый ковер. Беллман тотчас наклонился, поднял его и подал Салли, затем проводил ее к креслу. Она вспыхнула, осознав вдруг собственную глупость — ведь она собиралась дать ему пощечину. Ему — пощечину? Какой в этом смысл!
— Разрешите предложить вам немного бренди, мисс Локхарт? — сказал он.
Она покачала головой.
— Тогда что-нибудь горячее? Ведь на дворе холодно. Я позвоню, чтобы принесли кофе?
— Ничего не нужно, благодарю вас, — с трудом выговорила она.
Он сел напротив нее и скрестил ноги. Салли смотрела мимо него. В кабинете, где они находились, было еще жарче, чем в холле, если это возможно, так как здесь был не только большой металлический радиатор под окном, но и ярко пылал камин — кокс, отметила она. Вся мебель была новая. На стенах висели эстампы — охотничьи сценки, охота на лис, — а над каминной доской и между окнами красовались различные спортивные трофеи: оленьи рога, голова оленя, шкурка лисицы. Одну стену доверху закрывали книжные полки, но книги выглядели так, словно их ни разу не открыли. Вообще все здесь, казалось, было выбрано по каталогу, заказывалось в комплекте, со всеми соответствующими аксессуарами для кабинета зажиточного джентльмена, который не потрудился лично подобрать все по собственному вкусу.
Она посмотрела на Беллмана и увидела его глаза.
Они выражали живое участие.
Салли почувствовала себя так, словно с нее внезапно сорвали одежду и обнаженной швырнули в сугроб. У нее перехватило дыхание, и она отвернулась, но потом непроизвольно опять перевела взгляд на Беллмана. Она не ошиблась: на его лице было сочувствие, понимание, даже ласка — или она вообще не способна ничего прочитать на лице человека. И еще в нем была сила — такая сила, с которой она не встречалась с самого детства, когда, проснувшись от ночного кошмара, цеплялась за отца и видела в его глазах любовь, отчего сразу чувствовала себя в полной безопасности — и все вокруг спокойно, и в мире не существует ничего плохого.
— Вы убили Фредерика Гарланда, — проговорила она дрожащим шепотом.
— Вы любили его? — спросил Беллман.
Она кивнула. Своему голосу она не доверяла.
— Значит, он был достоин вашей любви. Когда вы пришли ко мне впервые, я сразу увидел, что вы необычная молодая женщина. И то, что вы пришли опять, в такое время, означает, что я был прав. Мисс Локхарт, сейчас вы узнаете все, всю правду. Спрашивайте меня о чем угодно — обещаю, вы узнаете правду. Всю правду, если пожелаете.
— Вы убили Норденфельса? — спросила она. Это первое, что пришло ей в голову.
— Да.
— Почему?
— Мы разошлись во мнениях относительно будущего саморегулятора. Он пришел к выводу, что аппарат отвратителен, и хотел уничтожить все расчеты, чтобы его невозможно было создать; я же видел в этом отказ способствовать счастью человечества. Мы поссорились, была настоящая джентльменская дуэль, и победил я.
Голос его был спокоен, он говорил открыто и искренне, но этот голос как-то не сочетался с его словами. Она не могла воспринять их смысл.
— Счастье человечества? — повторила она.
— Хотите, чтобы я объяснил вам?
Она кивнула.
— Все дело в том, что саморегулятор слишком ужасное оружие, чтобы его использовать. Как только они будут произведены в достаточном количестве, войнам придет конец, и цивилизация впервые в истории человечества будет развиваться в мире и гармонии.
Она старалась понять, как это может оказаться правдой. Потом сказала:
— Это вы устроили исчезновение «Ингрид Линде»?
— Парохода? Да, я. Хотите знать, как я организовал это?
Салли кивнула. Она не могла произнести ни слова.
— В машинном отделении имелась газогенераторная установка, как и на б
Салли было дурно.
— Но зачем вы это сделали?
— Во-первых, потому, что это ускорило падение «Англо-Балтийской компании», что было мне необходимо из финансовых соображений. Вы это обнаружили, потому и пришли в «Балтик-Хаус»; вы