своему верному рабу в подарок волшебный меч из стали!
Отдельные мысли пробовали просыпаться в его почти уснувшем разуме. Словно песчинки в часах, они текли тонкой струйкой, но потом попадали в мельничные жернова, где перемалывались в пыль...
Отшагнуть вправо от смертельного лезвия... Вонзить в неприятельский скутум свой коготь – умбон щита... С размаха нацелить железный клык-махайру справа налево в шею, соблазнительно толстую выю жертвы, прикрытую только ремешком от шлема...
Не будучи в состоянии отразить угрозу ни скутумом, который был скован щитом Иуды, ни гладиусом, который находился слишком далеко от линии нападения, опытный центурион нашел единственную лазейку, чтобы уйти от верной гибели. Он отстранился насколько возможно вправо. Будь у еврея прямой меч, потомок Ромула достиг бы желаемого: движение руки с клинком ограничено подвижностью плечевого сустава. Однако махайра сильно изогнута внутрь, и кончик ее острия успел вспороть сонную артерию врага. Струя алой жидкости оросила латы римлянина, оставляя пятна и на броне его убийцы...
Не обращая внимания на кровь, Иуда жадно выдернул из еще теплых дланей мертвеца рукоять чудо- гладиуса и забрал себе также и скутум.
Все! Вот теперь можно (впервые в жизни!) бить мечом в полную силу, не боясь сломать клинок...
– Меч Господа и Гедеона! – издал он львиный рык и услышал в ответ лишь несколько подобных кличей.
Остальные поединки римлян с Гавлонитом походили на учебные схватки новичков-гладиаторов с ретиарием – особо заслуженным бойцом, которого ради его мастерства сделали вольноотпущенником, освободили от схваток на арене с одним лишь условием – остаться в гладиаторской школе и тренировать новоприбывших. Утроивший жизненные силы с помощью бурлящего в венах Яда Жизни и почти не растративший их в бою, Иуда одного за другим убивал буквально падающих от усталости, выдохнувшихся, страдающих от ран римлян, которые тем не менее с честью пытались выполнить свой воинский долг.
Бил супостата щитом в щит; либо зацеплял левый край скутума противника левым краем своего щита и рывком поворачивал врага незащищенным боком к себе. А потом стальной львиный клык пронзал очередное ненавистное вражеское тело...
Если на Иуду нападали сразу двое-трое противников, он просто убегал в поисках более слабой добычи, и эти римляне уже не могли его догнать.
Перешагнув через двадцать второй труп, Иуда стал высматривать следующую жертву. Вдруг его охватила знакомая истома – предвестник начинающейся слабости, которая (он это знал) перейдет в полное забытье. Начались слабые судороги – симптомы грядущих конвульсий.
Наступало похмелье от чудодейственного напитка, куда более сильное, чем от вина.
Лев исчезал, превращался опять в пожилого мага, почти исчерпавшего запас жизненной энергии, но, к счастью, получившего вновь способность здраво рассуждать.
Вот-вот овладеет беспамятство. Попасть живым в римские лапы – хуже погибели. «Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе...» (Еккл. 8:8).
На самом деле нет избавления? А если есть, то в чем оно?
Покончить с собой, как первый царь Израиля? «Тогда Саул взял меч свой и пал на него» (1 Цар. 31:4). И через тысячу лет какой-нибудь Саул прочтет в летописи: «Тогда Иуда взял меч свой и пал на него»... Нет славы в такой участи!
Или попытаться спасти свою жизнь и поднять третье восстание?
Не позорно ли снова бежать с поля брани?
Теперь нет. Полководец, покидающий мертвое войско, – уже не предатель...
Иуда отбросил шлем, гладиус и скутум: вражеские велиты были истреблены, запас пращных ядер, пилумов и дротов исчерпан, так что метательного оружия можно теперь особо не опасаться. От пехотинцев он сможет убежать. Уцелевшая горстка клибанариев на уставших конях – тоже не Бог весть какая угроза на пересеченной местности.
Иуда достал кинжал, не тратя времени на развязывание, разрезал свой пояс, затем ремешки, скрепляющие по бокам две половины брони. Как старая шкура со змеи, латы скользнули с тела на землю.
Уже на грани потери сознания он заставил себя из человека мысленно преобразиться в робкого оленя. Из последних сил бросился в ближайшие кусты и помчался прочь от затихающего шума сражения.
Бежал, пока не увидел тьму.
Мгла открыла свой зев и проглотила человека-оленя.
ЛАТИНСКОЕ ПЛЕНЕНИЕ
Галилея, римскийлагерь, 6 г. н. э.
Я ждал полета и бытия.
Но мертвый ястреб – душа моя.
Как мертвый ястреб, лежит в пыли,
Отдавшись тупо во власть земли.
Разбить не может ее оков.
Тяжелый холод – земной покров.
Тяжелый холод в душе моей,
К земле я никну, сливаюсь с ней.
