– Размечтался! – ухмыльнулся Гай. – Может, раньше такие копытные и водились в Палестине, да предки Иуды их повыбили, поэтому более зайцев с копытами никто и не встречал... Продолжай свой гастрономический обзор, новый отпрыск рода Луциниев!
Гавлонит понял, что превратился в посмешище. Почему Тора равняет тушканчиков и зайцев с коровами, он не знал, но не подвергал сомнению боговдохновленность Святой Книги. Адонаи ведает причину!
– «...И свиньи, потому что копыта у ней раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки; нечиста она для вас... Из всех животных, которые в воде, ешьте сих: у которых есть перья и чешуя в воде, в морях ли, или в реках, тех ешьте; А все те, у которых нет перьев и чешуи, в морях ли, или реках, из всех плавающих в водах и из всего живущего в водах, скверны для вас...» (Лед. 11:7,9—10).
– Подожди! Свинину и так лопаем каждый день! У кого из водных животных нет перьев и чешуи? Мнемон, подскажи!
– У черепах...
– Ага! Давненько не пробовал черепахового супа! Запишите, что это надо изготовить раньше верблюда. Еще, Квинтилий!
– Дельфины...
– Правильно! К нундинам на пару... Тьфу! То есть к тушканчикам, уж больно они маленькие, не наедимся, приготовить молодую афалину[82].
– Гай, это же священные животные Нептуна! Они спасают терпящих бедствие моряков! – всполошился добрый пьяненький Лонгин.
– Отмолим грех! Принесу хорошие жертвы богу морей! Впрочем, можно не торопиться, я буду служить в Германии, так что на корабль сяду не скоро. Эй, Перо! – велел он рабу-секретарю. – Напомнишь мне послать дары в храм Нептуна, перед тем как придется плыть морем! Что у тебя осталось, Иуда?
– «...Из птиц же гнушайтесь сих: орла, грифа и морского орла, коршуна и сокола с породою его, всякого ворона с породою его, страуса, совы, чайки, и ястреба с породою его, филина, рыболова и ибиса, лебедя, пеликана и сипа, цапли, зуя с породою его, удода и нетопыря... Из всех пресмыкающихся крылатых, ходящих на четырех ногах, тех только ешьте, у которых есть голени выше ног, чтобы скакать ими по земле. Сих ешьте из них: саранчу с ее породою, солам с ее породою, харгол с ее породою, и хатаб с ее породою...» (Лев. 11:13—19; 21—22).
– Подожди!
– Я не знаю. – Иуда аж покраснел от стыда; нечасто приходилось ему произносить такие слова.
– Мнемон, поройся в библиотеках, поговори с охотниками и выясни! Вилка, чтобы эти птицы, по три разных вида в день, подавались мне и моим гостям!
Мнемон кивнул, просверлив Иуду обвиняющим острым взглядом, подобным бураву. Вилка, казалось, был снова на грани потери чувств.
– Какие еще новые лакомства сулит нам священная книга евреев?
– «...Из всех зверей четвероногих те, которые ходят на лапах, нечисты для вас... Вот что нечисто для вас из животных, пресмыкающихся по земле: крот, мышь, ящерица с ее породою, анака, хамелеон, летаа, хомет и тиншемет...» (Лев. 11:27, 29—30).
– Квинтилий, добавь к своему списку анаку и кого там еще? Словом, всех, кроме хамелеона. Его я встречал в Иудее на озере Семехонитис. На вид совсем не аппетитный. Так, дай поразмыслить над сим необычным списком рецептов...
Иуду в очередной раз передернуло от негодования: сколько можно так обзывать Книгу Книг!
– ...Ходящие на лапах... Приготовить медведя – целиком... Рысь тоже способна поразить моих друзей. Жаркое из нее я однажды ел – превосходное, не зря германцы считают рысятину вкуснейшим мясом...
– А волка не пробовал, легат? – осведомился Иуда с невинным видом.
– За такие кулинарные предложения и языка можно лишиться! – вознегодовал патриций. – Это зверь священный для квиритов, символ Вечного города. Ладно, меню на две недели составлено, и очень экзотическое. Скажите все спасибо Иуде. Кстати, целитель, возляг на ложе и съешь что-нибудь. А я пока удалюсь в отхожее место...
С отбытием Гая атмосфера тихого ркаса в триклинии[83] сменилась стихией всеобщей неприязни к Иуде, наконец-то впившемуся зубами в холодную телячью ногу.
– Спасибо, удружил! – с ядом в голосе сказал Мнемон. – Ты сделал из меня знатока животных. Я теперь должен буду определять, кто такие зуй и анака с летаа.
– Не забудь про поиски копытных зайцев, – захихикал Лонгин. Он единственный из всех сохранил радостное настроение и доброжелательность.
– Все же ты, сынок, самый везучий человек в мире. – Бас Сертория, несмотря на невинность выражений, звучал злобно. – Заставить всех нас на протяжении двух недель жрать самое разнообразное дерьмо, а самому его даже не попробовать – это надо уметь! Почему тебе запретна ящерица, а мне – нет? Где справедливость? Где логика?
Иуда отхлебнул вина и поперхнулся от внезапного приступа смеха. Начала сбываться его клятва – вредить римлянам любыми способами. Однако при виде несчастных лиц рабов его веселость испарилась: беднягам придется не только искать, покупать и готовить нечистых животных, но и доедать остатки после пиров – только ими они и питаются... Поистине: «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль» (Пр. 14:13). Правда, когда гости Гая узнают, чем их потчуют, у них пропадет аппетит, и рабам останется много объедков...
– Я забыл упомянуть самое главное запрещение: «Не зари козленка в молоке матери его» (Исх. 23:19), – выпалил Иуда в лицо вернувшемуся Гаю.
– Молодая козлятина, сваренная в козьем молоке? Никогда не вкушал. Должно быть вкусно! Вилка, запомни!
