Не спрашивайте меня ни о чем

побаловаться дымком. Покурили, Фред в третий раз спустил воду, и мы направились к директору.

Она ожидала нас, как сама сказала, «с нетерпением».

Предложила сесть, и мы развалились в мягких креслах. Наша директриса была видная женщина: дородная брюнетка с двумя золотыми зубами в верхней челюсти. Она была человеком покладистым и зла нам не желала — что бы там ни было. Другие только говорят так, но поступают совсем наоборот. Она была не из тех. К тому же и глаза у нее были добрые и смешливые, возможно, оттого, что она любила постоянно слегка иронизировать.

— Ну-с, джентльмены, развлеките даму, — улыбнулась она. — Расскажите что-нибудь интересненькое.

Мы молча пожали плечами: мол, ничего интересного вроде бы и нет.

— За последнее время у вас в жизни не происходило ничего достойного внимания, из ряда вон выходящего?

— Так вы же знаете, — промямлил Фреди.

— Вот как? — удивилась она. — Ну так расскажи, будь добр. Очень люблю послушать какую-нибудь захватывающую историю.

— Так у вас же в той писульке все описано, — сказал Фред. Он рассудил вполне логично. В противном случае ведь никто ни о чем не узнал бы.

— Кое-что описано, — сказала директриса, — но совсем другое впечатление производит рассказ самих действующих лиц.

— Товарищ директор, — собрался я с духом, — а что там такого ужасного написано в этой бумаге?

— Письмо, Берг, адресовано мне, — сказала она. — Вот мне не пришло бы в голову дознаваться, о чем идет речь в письме, присланном тебе.

Я хотел сказать, что не имел бы ничего против, поскольку письма получаю всего три раза в году: на именины, день рождения и на Новый год. И в конверте никогда не бывает ничего, кроме поздравительной открытки. Вообще мне очень нравится получать письма. Жаль только, что это случается крайне редко.

Я, однако, ничего этого не сказал, потому что Фред, как главное действующее лицо, начал повествовать о наших злоключениях. Начал с того момента, когда мы вышли из школы, чтобы поехать в Юрмалу. Это он сделал правильно — пусть директор знает о причинах, повлекших столь печальные последствия.

В бар мы зашли выпить по кружке пива, так как очень хотелось пить.

Директриса усмехнулась.

— Товарищ директор, — стал оправдываться Фред, — пиво, оно ведь безалкогольный напиток.

— Ладно, ладно, — директорша замахала рукой, — продолжай.

Фред объяснил, что мы себе мирно сидели, болтали о том о сем, покуда не подошел тот настырный торгаш с пластинками, который оскорбил Фреда. В этом месте повествования Фред упрятал свои кулачищи в карманы пиджака. Когда же Фред пошел объясниться, то его оскорбили вторично, он не сдержался и ударил. Вот и все. Больше ничего.

— Невинные, простодушные пай-мальчики, — сокрушенно произнесла директриса. — Как ужасен и жесток мир! Не так ли, Берг? Например, Алфреду Осису он представляется именно таким.

Дернул же ее леший обратиться именно ко мне.

— Я не знаю, что собой представляет в действительности наш мир, — вымучил я с грехом пополам.

— Не знаешь? — удивилась она. — Я могла бы понять, не знай ты, как решить задачку по математике или физике, но это-то ты знать должен. Тебе ведь без малого восемнадцать!

— Ну да… Это я знаю…

— Слава богу, это тебе известно. Тоже немало, если человек знает, что ему скоро восемнадцать лет. А что сообщит Екаб по поводу мира, в котором вам в тот день пришлось столько выстрадать?

Яко пораскинул мозгами, нашел приемлемый вариант.

— Мир, он не только злой, но и не только добрый, — сказал он и улыбнулся.

— Я рада, что ты еще в состоянии улыбаться в отличие от этих сломленных горем мужей. Хоть и следует признать, что особых поводов для улыбок нету.

Фред тяжело вздохнул.

— А теперь подведем итоги и сообща подумаем, что с вами делать. Итак, вы, три ученика десятого класса, учинили драку в пивном баре. Учтите: я не принимаю во внимание то обстоятельство, что Осис бил один. Виноваты все трое…

Так мы подводили итоги до конца урока литературы.

Наше дело будут разбирать на комсомольском собрании класса. Практически это означало, что нас будет обсуждать весь класс, поскольку комсомольцами были мы все, весь коллектив.

— Наименьшее из всех зол, какие могли свалиться на наши головы, — резюмировал Яко.

— Я всегда говорил, что наша директорша золотой человек, — сказал я, когда мы вошли в уборную покурить для успокоения нервной системы.

Фред признался:

— А все же спина у меня от этого допроса взмокла.

В туалет вошли Райтис с Антоном, посмотрели на нас квадратными глазами.

— Нет, вы правда отчубучили то самое?..

— Что — то самое? Делайте по-быстрому свои дела и идите готовиться к комсомольскому собранию, — отмахнулся от них Фред. — Какой срок нам приварит собрание, такой и утвердит народный суд.

— Так что, ребята, вы уж нас пожалейте, — плаксиво проканючил Яко. — Мы, конечно, иногда конфликтовали с вами, но вы уж не губите наши молодые жизни.

— Да ну вас, вы оба какие-то чокнутые, — удивленно проговорил Райтис. — Хоть бы ты, Иво, толком сказал, что там случилось?

— Бедные мои старики родители! — вырвалось из моей груди рыдание.

Во вторник я прибежал домой в радужном настроении. Получил четверку по латышской грамматике, а на уроке истории при повторении пройденного вообще блеснул, да, да: в тридцатых годах два очага войны, самураи и Гитлер со шприцем, в котором яд нацизма, назревает безобразие и похуже, но в то время люди только смутно предчувствуют, что их ждало, а я уже знаю и узнаю даже, что будет спустя десятилетия, если перелистаю учебник следующего класса. Рузвельт, СССР в Лиге Наций, о’кэй, но и не такой уж большой о’кэй, потому что негодяи агрессоры поплевывают на Лигу Наций, коллективный отпор агрессии, система коллективной безопасности, распрекрасные речи о мире, и ни черта не получается. Республиканская Испания и интернациональные бригады, китайцы и японцы… История и культура человечества мокнут в крови, по крайней мере, так было до сих пор, насколько я постиг историю человечества, учась в школе. Садись, Иво, отлично, и пятерка заработана.

Вообще я стал хорошо учиться. Вторую неделю у меня ни одной двойки. Даже по геометрии круглая тройка, не с двумя минусами.

Говоря по правде, я учился ради папы и мамы. Мне хотелось, чтобы, помимо неприятностей, им перепадала от меня и какая-нибудь радость. К тому же наше дело на собрании еще не разбиралось.

Ввалился в квартиру: привет, мама, поцеловал ее, сегодня четверка и пятерка. Она обрадовалась не меньше меня, всегда бы ты, Иво, так, тебе же не приходится делать ничего другого, кроме как хорошо учиться. Обязательно, сказал я, хорошо учиться вовсе не так трудно, если капельку приналечь, а получать четверки и пятерки приятнее, чем тройки и двойки. Наконец-то ты это уразумел, смеялась она, съесть бы что-нибудь, только сперва переоденься. Кинул одежду в шкаф, надел черный тренировочный клоз, перекусил и с учебником математики улегся на кровать.

Завтра контрольная по материалу четверти, и пробел в мозгах по этой чертовой математике надо постараться за сегодняшний вечер заполнить. Хотя бы частично.

Включил магнитолу. Без музыки я не могу как следует думать.

И тут отворилась дверь, и в комнату вошел фатер. Это было нечто странное!