Не спрашивайте меня ни о чем

— Я не ревнивый и вообще никакой.

Она положила руку с серебряным браслетом на мой судорожно сжатый кулак.

— Да не дуйся, что с тобой? Сам же нас познакомил… И он просто пригласил меня потанцевать. Ведь и ты тоже пошел с его блондинкой.

— Это совсем другое дело, — сказал я.

— Как это — другое?

— Да так.

— Потому, что это ты?

— Не знаю. Возможно.

— Не злись. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя. Люблю!

— Пойдем танцевать.

Долго злиться на нее я не мог. Хотя мне и было обидно. Отчего, я сказать не могу. Возможно, какой- то ее взгляд, призвук в голосе, когда она разговаривала с Харием, возможно, что-то совсем иное. Ревнивый? Чепуха! Времена Отелло прошли. Люди любят теперь совсем не так…

Просто удивительно, как быстро меняется угол наклона земной оси. Помню, когда я был маленький, уже в середине сентября подмораживало, по утрам лужи затягивало корочкой льда, железные стяжки трамвайных рельсов бывали покрыты инеем и неопавшие листья беловато поблескивали. В конце ноября снегу наваливало чуть не по шею. А нынче? Лыжи и коньки хоть неси в комиссионку.

Томимый скукой, после уроков я пошел к Фреди. На него опять напала хворь.

На этот раз он хворал неподалеку от своего дома в Старой Риге. Там была незастроенная площадка, где раньше догнивали развалины военного времени. Теперь их убрали, а новое здание строить еще не начали. Ребятня тут гоняла в футбол. Воротами служили два кирпича.

Фред играл с мальчишками в футбол. Метался в стае мелюзги, здоровенный, как бизон.

— Поиграй за них! — крикнул он вместо приветствия. Ну да, преимущество команды Фреди было явным.

Я кинул сумку и бросился в водоворот, лупил по разбитому мячу, как только дорывался до него, наконец у ворот Фреда взревел страшным голосом, а мальчик, стоявший там, с перепугу схватился за голову, присел, и я спокойно закатил мяч в пустой промежуток между кирпичами.

А потом произошло неизбежное, что раньше или позже должно было произойти. Кто-то врезал по мячу изо всех сил, мяч полетел к веревке с бельем и оставил смачный отпечаток точно в середине простыни.

И в тот же миг распахнулась дверь дома, и, ругаясь на чем свет стоит, из нее выбежал мужичонка с палкой в руке.

Ребятня прыснула врассыпную. Жаждая наказать всех, мужичонка в конце концов не поймал никого. Тогда он кинулся к мячу и трахнул по нему палкой. Мяч подскочил и прикатился к нам. Фред отпасовал мяч к ребятишкам, стоявшим в почтительном отдалении.

Мужичонка выругался и, размахивая палкой, направился к нам. Я предпочел бы смазать пятки, но Фред не пошевелился, и я был вынужден оставаться на месте.

— Балбесы здоровые! — кричал мужичонка. — Я вам головы поотрываю и к задницам пришпилю.

— Спокойно, дядя, только не надо волноваться, — сказал Фред.

Мужичонка замахнулся, но не ударил. Я чувствовал, что ему страшновато с нами связываться. Ударить он не решился, и авторитет его погиб. Мне стало даже чуточку жаль его. Малыши презрительно свистели и дразнили его.

Потому мужичонка с облегчением взял предложенную Фредом сигарету, и мы закурили.

— Ребята, вы же ведь взрослые. Тут белье люди сушат.

— А где пацанятам в футбол погонять? — спросил Фред.

— Ребятки, но ведь не здесь же…

— А где?

Где? Нет, в самом деле, где и мы с Фредом через полгода сможем поиграть в футбол? На школьной площадке больше уж никогда. Никогда. Так где же? Где станут играть в футбол Эдгар, Яко, где Фред и я, и где другие из нашего класса?

И мне стало не на шутку грустно.

Мы потопали прочь с грязной площадки.

— Который год зимы опять ни черта не будет, — с досадой проговорил Фред. — Осень теплая, как лето. Просто нет уже никакого терпения.

— Это все от атомов, Фред, все от атомов.

— Черт знает что, — сказал Фред. — Я хочу на лыжах, хотя если у нас климат переменится на африканский, мы к нему притерпимся. А что станут делать бедняги черные, если в их вечное лето придет зима?

— Будут кататься на лыжах с Килиманджаро, а крокодилы переползут на Марупский пруд. Какаду будут сидеть на липах в парке Кирова. Удавы обовьют троллейбусные провода, уличное движение застопорится, и не надо будет ходить в школу. В школьных звонках совьют себе гнезда колибри, будет стоять непрерывный звон, и будет вечная перемена.

— А как же с обезьянами? — засмеялся он.

— Возможно, обезьяны станут преподавать нам математику и за хороший ответ будут угощать бананом.

Мы шли по направлению к дому Фреда. Подходило время, когда ему надлежало быть на месте.

— Приехала тетка из деревни.

— Откуда она у тебя взялась?

— Я и сам впервые услышал. Вернее, увидел. Явилась, и все.

— Печально, — сказал я.

— Чем плохо? Деревенской еды навезла.

— И все-таки печально, печально.

— Почему?

— Не знаю. Печально, и все.

— Ты теперь что будешь делать?

— Пойду послушаю оперу.

— Какую?

— Какую покажут.

— Есть билеты?

— Еще чего! В первом антракте войду и залезу на галерку. Пока еще тепло и люди ходят без пальто — это верный номер.

— Да, — согласился Фред, — это номер верный.

— Ты поверил, что пойду в оперу?

— Нет, — сказал он.

— Возможно, схожу в театр. По той же системе. Первое действие можно спокойно пропустить. Главное ведь бывает потом.

— Тогда, правда, лучше уж в театр.

Мы добрались до Фредовой обители.

— Ты как-то хотел переписать пластинку, — сказал я.

— Какую?

— Лучших семьдесят третьего года.

— Ну, принеси.

Он пошел домой, а я остался ждать на улице. Вскоре открылось окно и Фред крикнул:

— У тебя есть во что положить?

Я развел руками. В сумку ведь не затолкаешь.